Чужая — я
Шрифт:
— Норт, — подает голос Надин, прерывая наш град обвинений. — Отвези Тиффани на работу, иначе она опоздает.
Глянув на часы, я буквально вскакиваю на ноги из-за стола и, чертыхаясь, выхватываю у Норта медведя. Мне он так осточертел, что единственное, что остается — подарить его Дафне.
Кстати, за такую мотивацию мне еще долго будет стыдно.
Вечером нам с Нортом приходится вытерпеть сеанс психоанализа в исполнении Надин. И, знаете, очень хорошо, что она не психолог, потому что будь на нашем месте человек с меньшим самообладанием (куда уж меньше, когда мы вдвоем в четырех стенах), то он бы ее уже задушил. Повезло, что, когда ее особенно заносило на поворотах, вмешивался Джейден. И все равно закончила Надин неожиданно, потребовав присутствия Стефана. Ну, потому что он третье колесо разломанного драндулета, которое нужно приколотить на место. Он всю эту дрянь заварил наряду со мной, он знает Баса лучше всех. Так где он? Почему все решается без него?
Норт скрипнул зубами, но обещал привлечь брата.
Надин скрипнула зубами и сказала, что на порог своего жилища Стефана не пустит.
Я скрипнула зубами и объявила, что раз так, то мы все пойдем к Стефану. Не к Норту же, в конце концов. У Весельчака и места побольше, и угнетающих воспоминаний поменьше.
Таким образом мы всей честной компанией оказываемся у огорошенного новостями парня уже на следующий день. Его предупредили, но переварить новость не дали, да еще опустили ряд подробностей. К примеру, каким мы идем составом. Я ведь понимала, что присутствию Надин он особо «обрадуется». Короче, он рассчитывал увидеть нас с Нортом, но у нас с Нортом были иные планы.
Когда Стеф открывает дверь с зажатой в зубах сигаретой и проходится по нам обалделым взглядом, мне отчетливо вспоминается фразочка из друзей Оушена:
«Надеюсь, вам дали групповую скидку в такси».
И едва парень отходит от первого потрясения, как Надин сносит его с порога бодрым паровозом и принимается командовать. Норт поднимает бровь и объявляет, что до этого момента был уверен, что я что-то напутала и квартира, в которой мы обитаем, принадлежит все-таки не Джейдену.
Джейден хмыкает.
Норт хмыкает.
Я хмыкаю.
Стефан смотрит на нас как на идиотов и идет варить всем
Разговор начинается тоже примечательно. Во-первых, потому что ситуацию берет на себя Надин. Полностью. А во-вторых, потому, что начинает она со слов:
— Итак, ты торгуешь наркотиками.
Джейден давится.
Норт давится.
Я давлюсь.
— Не надо вот этого, — строго заявляет госпожа Главный редактор, повелительно взмахивая рукой и уничтожая нас одним взглядом. — Нам нужно все выяснить.
По мученическому выражению лица Норта я понимаю, что он только что поставил крест на этих переговорах. Но Стефан удивляет всех, подойдя к вопросу серьезно. Вообще-то, серьезным он бывает примерно раз в году, поэтому выглядит еще более впечатляюще.
— Хочешь сказать, расспросив меня, ты поймешь, как помочь Тиффани?
Он угрюмо оглядывает меня с ног до головы, и мне становится не по себе. Виноват в этом не Стеф. Просто слова Норта и Баса, будь неладны эти оба два, заедают в голове, точно поцарапанная пластинка.
«Думаешь, я не вижу, как он на тебя смотрит?»
«А ведь нет никакого секрета, Стивен. Она тебе небезразлична».
Есть ситуации, когда это вот вообще не лестно, и Стефанов случай именно такой. Особенно потому, что я понимаю: ну не во мне тут дело! Он давно и болезненно хочет вернуть в свою жизнь брата. Вот кого он любит на самом деле. А я — мостик. Я — средство. На моем месте могла бы быть любая другая. И если я в чем-то и выигрываю у той «любой другой», так это в количестве неприятностей на свои вторые девяносто. Так себе достижение.
Намного интереснее ставить диагнозы самому Норту. Что там в его голове, я вообще без понятия. Спортивный интерес, стремление к полной независимости или все-таки чувства? Боюсь, я никогда этого не узнаю.
— Если это вообще в моих силах, — тем временем отвечает Надин.
— Ради Тифф или потому, что политический скандал — билет в светлое будущее для любого журналиста? — ехидно интересуется Стеф. — Хотя нет, не отвечай. Мне плевать на причины, пока цель одна.
Он откидывается в кресле и водружает ногу на журнальный столик опасно близко к чашке брата. Норт стоически не реагирует на провокацию. Впрочем, что-то я не заметила, чтобы он сделал хоть глоток отравы (давайте честно: отравы). Переводя взгляд на Стефа снова, я замечаю в его глазах вызывающий блеск. Режим «я самый плохой парень колледжа» включен на полную катушку. Чувствую, после этого разговора Надин станет ненавидеть его на двести процентов сильнее.
А если взглянуть ретроспективно, по факту могу сказать, что мы все после этого разговора возненавидим Стефана на двести процентов сильнее.
— Я продаю наркотики, но не стоя на улице с заначкой в кармане, подставляясь под любой полицейский рейд. За крайне редким исключением, когда конченому высокопоставленному торчку требуется позарез вот прям сейчас, я доставляю дурь в номера-люкс пятизвездочных отелей. Как правило, на вечеринки политиков и их отпрысков, где те развлекаются с эскорт-девицами. Я знаю их имена, их передозы и имена врачей, которые откачали их, и за сколько тысяч долларов. Меня следовало бы убить за эти знания, и, уверен, однажды это случится.
— Тогда зачем ты это делаешь? — зрит в корень Надин.
Я вижу на ее лице необычайную серьезность, ни тени насмешки. Она тоже вошла в роль: в роль безупречно профессионального редактора университетской газеты. Полудохлая надежда на благополучный исход мероприятия робко поднимает голову.
— Видишь ли, какое дело, — заявляет Стеф. — Это бизнес отца, а я так, посредник. — Он закидывает руки за голову и смотрит в потолок. — Аррр, как бы это объяснить? Отец занимается такого рода делами, при которых во избежание разоблачения необходимо иметь средство давления (шантажа) даже на собственных детей. Не знаю, что у него есть на брата, и знать не хочу, но на меня пришлось… сделать. Вот он и сделал. А я, как водится, в семье не умный, а красивый — и не понял, что пахнет паленым. Два щелчка фотоаппарата, и я отцовская марионетка.
Сидя здесь, я не знаю, то ли смеяться, то ли плакать, то ли благодарить Стефана за подобную откровенность. С чего вдруг он вываливает такие подробности на человека, у которого наверняка диктофон за пазухой?
— А у тебя на него что?
Стеф сверкает белозубой улыбкой дурачка, от которой девчонки, как ни странно, толпами ему в ноги валятся. Надин, к ее чести, только морщится.
А мне вдруг приходит на ум, что может быть у Стефана на отца. Например, такая же папка с побоями, как у Норта на ноутбуке. Или медицинские свидетельства. В одном Весельчак прав: Надин это не касается.