Чужая здесь, не своя там. Дилогия
Шрифт:
– Лени-короткие-штанишки! – выпалила я, не сразу сообразив, что именно воскликнула.
Память выдала это, и я тут же поделилась.
Ой, неудобно-то как. Даже ладонью рот прикрыла.
Ленсвен хохотал. Громко, задорно, привлекая внимание посетителей чайной. Мне же лишнее внимание было ни к чему – никогда его не любила.
– Прости, я не хотела…
Парень перебил меня сам:
– Все нормально. Тем более так оно и было. Сейчас-то я ношу нормальные штаны. – Он вытер слезы, выступившие от смеха и махнул рукой, указывая на край своих брюк.
И впрямь – длина что надо. А когда-то…
Ленсвен Гаустоф – мой дринский сосед. Много лет назад, когда ему было около четырнадцати лет, он резко пошел в рост. Худощавый паренек вытянулся настолько, что его любимые штаны стали ему весьма коротки. Ленсвен категорически отказывался их менять на более длинные. Так и ходил – несколько пар брюк и все короткие. Почему отказывался пошить нормальные? Говорил, что и эти устраивают. И это притом, что он сын вполне себе обеспеченного человека – полковника Гаустафа.
– Так ты тоже заложник! – воскликнула я, при этом сама привлекая внимание окружающих.
Улыбка Лени пропала. Он резко посерьезнел.
– Можешь думать и так, но… – Он на секунду замолчал, посмотрел по сторонам и попросил: – Давай продолжим разговор в другом месте?
В парке было также многолюдно, но мы отыскали укромное местечко, где скамейка была вдали от оживленных тропок.
Пока мы добирались сюда, меня просто распирало любопытство, а Лени не торопился утолить мой интерес.
Первое, что он произнес, как только мы присели, было:
– Я не считаю себя заложником.
Я опешила, растерялась. Всмотрелась ему в глаза – он уверен в своем утверждении. Не перебивала – все же ждала, когда пояснит.
– О том, где и как ты жила все эти годы, я немного разузнал. Тебе тоже жаловаться не на что. – Я чуть сжала губы и продолжала молчать. – А я безмерно благодарен, что оказался там, куда меня направили. Если бы не война, моя бы жизнь сложилась бы значительно хуже, как ни странно.
Он горько улыбнулся и продолжил:
– Как думаешь, по какому принципу отбирались семьи, куда определяли заложников?
– Не знаю.
Наверняка, руководство Адарии опиралось на что-то определенное в данном выборе. Я не раз об этом задумывалась, но приходила только к общим выводам. Тем более, что о судьбах других я ничего не знала. Теперь же появился шанс узнать немного подробностей.
– Я уверен, что в этом был некий умысел – определить детей в те семьи, где им будет… – он замялся, подбирая нужное слово, – удобно, в некотором смысле даже выгодно, проживать. Выгодно самим детям, разумеется. Что с этого имели те семьи – сложно судить. А для тех, кто уже был совершеннолетним, подбирали выгодные должности, предоставляли не просто приемлемые, а самые лучшие условия работы или обучения.
– Какое благородство, – съязвила я.
Лени понял это по-своему:
– Благородство здесь не при чем. Как я думаю, тут только продуманность позиции. И опять же – выгода. Дети вырастают в комфортных условиях, занимаются тем, что нравится. Взрослые – работают по призванию, карьерный рост никто не отменял, да и уверен, наоборот, всячески способствовал лояльному отношению к государству-победителю.
– И что, всем-всем нашли применение и устроили как положено? – Вопрос прозвучал еще более едко.
– Наверняка, накладки были. Но в целом – да. И мало кто теперь эту обустроенность променяет на такую далекую Родину, пусть и с родственниками.
– Ты сам себя слышишь?! Променять семью на благоустроенность? Вас же купили! – воскликнула я и осеклась.
Моя сделка расстроилась из-за кобелизма потенциальной выгоды…
Стало жутко стыдно, и чувство неприязни к самой себе горечью накрыло меня.
– Прости, – уже тихо произнесла я. – Все мы побывали в одной лодке, но оказались у разных берегов. Не мне тебя судить.
Закрыла лицо руками. Это все слишком. А жалеть заложников, которые в большинстве своем, если верить Лени, себя таковыми не считали, теперь уже было глупо. Но как все это узнал Гаустаф?
В утешение парень чуть тронул меня за плечо. Я подпрыгнула так, что распугала группку голубей, притихших в тени скамейки.
Слишком я отвыкла от чужих прикосновений. Смущенная своей реакцией, я вернулась на место. Чтобы скрыть собственную неловкость, продолжила расспросы.
– На твоем крючке что висело? – Получилось излишне грубо, наверно. Но ведь так все и выглядело!
– Мое призвание, что же еще? Как старшего сына, отец рассчитывал из меня сделать достойного вояку, как и он сам. Жесткая муштра с детства, постоянные тренировки, поездки на сборы. Раз в год я даже жил по месяцу в самой настоящей казарме. Сын полка, а не полковника – там обо мне шутили подчиненные отца. Что не мешало даже им меня жалеть. Кстати, та история со штанами – это был протест. Отец приказывал надеть мне нормальные брюки, чтобы я не позорил свой род. Противостояние характеров… Я не сдавался, до определенного момента…
Я вспомнила тот момент – Лени отправили на полгода в лагерь. Правда, там собрали уже его ровесников. Военно-полевая школа в достаточно жестких условиях.
– Оттар бы побрал те самые штаны! – Видимо Лени посетили не самые приятные воспоминания. – Нашел время проявить характер. Что-то я отвлекся, – пару глубоких вдохов и парень продолжил: – В общем, карьера военного была не моей стезей. Вот только отца это не интересовало. Мать же отцу никогда не перечила. Мое мнение не учитывалось. Если бы не война, я бы сбежал. Не знаю куда, но обязательно бы сбежал.