Чужая жена для главы мафии
Шрифт:
— Тебе-то какое дело до всего этого? Сколько я тебя знаю, ты никогда о Севере не говорил ничего хорошего и вообще, вроде как, терпеть его не можешь. Разве тебе не на руку его смерть?
— Ты не очень-то за него переживаешь, раз говоришь это, — фыркает Камиль.
— Ошибаешься. Просто стараюсь мыслить рационально. По логике ты должен быть с теми, кто устроил засаду, чтобы уничтожить Севера раз и навсегда.
— Увы, наша жизнь нелогичная штука, — снова иронизирует Леднёв.
Но вот я на шуточки не очень-то настроена сейчас, поэтому складываю руки на груди и требую:
— Объясни.
Камиль
— Я попробовал договориться с ними, — произносит он наконец, — Ну как договориться… Скорее просто выгадать время немного для передышки. Дел с ними иметь не собирался. Но разговор не случился. Я уже тогда понимал, что им проще уничтожить меня, пока я не набрал силы и не собрал вокруг себя верных и преданных мне людей. Знают, что я после расквитаюсь за все — за то, что в тюрьму упекли, за то, что людей моих перебили, и за то, что сестру и мать едва не… — он крепче сжимает руки на руле.
Замечаю, как по щекам Леднёва ходят желваки, словно он сдерживает рвущееся наружу бешенство. Не просто сиюминутную злость и обиду, а долго вынашиваемую внутри ненависть. Утробную, черную, беспощадную.
— То есть, когда мы впервые встретились тогда, ты говорил правду о том, что мне лучше будет умереть, чем пережить то, что со мной сделают… — говорю тихо. Хоть мужчина и не говорит, что едва не сотворили с его мамой и сестрой, это ясно без слов.
— Ты думала, я это придумываю? — фыркнув, Камиль качает головой, — Эти шакалы так и живут. Первым сольют тебя втихую, а затем разорвут зубами все, что осталось и что тебе было дорого. Сначала я не хотел во все это ввязываться. Во все эти подставы, которые они готовили Артуру. Но… да, с Севером у нас старые счеты, но за мной еще и должок есть.
— Должок? — переспрашиваю непонимающе.
— Он не дал тем мразям беспределить и дальше, — не отрывая взгляда от дороги, поясняет негромко Леднёв, — Он тогда еще зеленый был, безбашеный, так что пообещал, что лично с каждым членом семьи тех, кто и дальше продолжит убивать, сделает то же самое. Только благодаря ему часть моих людей выжила, а сестру и мать никто не тронул.
— Поэтому ты так легко Амину отдал Северу, — охнула я, догадываясь, — Она не в заложниках у него. Она под защитой…
— Верно, — кивает он.
— А мама?
— Мамы уже нет в живых.
— Прости… — бормочу сдавленно.
— Все нормально.
Долго молчать не выходит, потому что, пока есть возможность разузнать хоть что-то, я не могу этим не воспользоваться. Поэтому осторожно спрашиваю:
— Ты знаешь что-нибудь о семье Севера? Он ничего о себе не рассказывал никогда.
— Про личное в нашей среде никто особо не распространяется. Сама понимаешь, любое слово могут использовать против тебя. Знаю только, что Север сирота, всю жизнь провел в приюте. С самых низов, короче, поднялся. Так что если ты вдруг переживаешь, что свекрови не понравишься, то зря, — весело хмыкает Камиль.
— Ха-ха, смешно как, обхохочешься, — не разделив его веселости после черной шутки, кривлю губы. Складываю руки на груди и припечатываю обиженно: — Дурак.
Леднёв только еще громче хохочет и пожимает плечами.
— Не бери близко к сердцу, принцесска. Тут у каждого второго история жизни такая, что обнять и плакать. Всех не нажалеешься.
— Артур не все, — буркаю насупленно.
— Я и забыл, что он твой принц на белом коне, — продолжает отпускать язвительные шуточки Камиль, не прекращая посмеиваться.
Так бы и придушила голыми руками!
— Кстати, у него жена была, — очень удачно отвлекает меня от кровожадных мыслей Леднёв.
— Что? — встрепенувшись, оживляюсь я, — Север не говорил, что был женат.
— Я не знаю, гражданская или законная, так что тут уж извини. Главное, что кроме нее родных людей у Севера не было. Хотя считается ли жена родным человеком? Вы же вроде как не кровные родственники…
— Кровь тут роли не играет, — обрываю его размышления вслух и нетерпеливо дергаю за рукав рубашки, — Что с ней случилось? Они развелись? Она жива?
— Нет вроде бы. Уж извини, был занят другими делами: пытался выжить, — развернув ко мне на секунду лицо, Камиль кривит губы в невеселой улыбке.
Дорога кончается неожиданно быстро. Желудок скручивается в узел и возникает то самое отвратительное чувство, как при резком спуске, когда ты словно на секунду зависаешь в воздухе и знаешь, что тело вот-вот тряхнет с силой вниз. Леднёв паркует машину на уходящей в пролесок дороге, гасит фары, и тьма мгновенно поглощает все пространство вокруг. Почувствовав себя неуютно, ежусь и украдкой потираю руку, чтобы согнать волну колющих мурашек.
— Почему мы тут остановились?
— Дальше пешком. Не стоит подъезжать слишком близко, — поясняет спокойно Камиль, — и лучше не оставаться в машине. На нее вполне может наткнуться кто-то.
Перспектива остаться посреди пусть и небольшого, но густого лесного проселка, пусть и в закрытом автомобиле, но совершенно в одиночестве вызывает внутреннюю дрожь. Так что дважды меня упрашивать не приходится — едва Леднёв открывает дверь и выбирается из салона, как я делаю то же самое.
— Постарайся не хлопать дверями громко. Мы близко.
Почти беззвучно захлопываю за собой дверь и тут же теряюсь в густых сумерках. Без понятия, как в такой темени ориентируется Камиль, но он оказывается рядом через пару секунд, берет меня за руку, и мы начинаем медленно продвигаться куда-то вправо от машины.
Легче становится, когда мы все-таки выбираемся из леса. Здесь сумерки не такие густые, да и освещение отличное, хотя, как я понимаю, это нам совсем не на руку. Дальше приходится продвигаться через заросли ужасно колючего кустарника — он царапает руки, нещадно хлещет ветками по лицу и шее, даже лодыжку я умудряюсь располосовать. Но молчу. Боюсь, что от нас и так слишком много звуков. Хотя рядом, под обрывом, плещется вода, да и вообще со всех сторон слышен стрекот кузнечиков и пение ночных птиц. Если бы не это, наверное, нас бы точно обнаружили сразу.