Чужестранцы
Шрифт:
Великий магистр внимательно слушал.
– Это всё? – спросил он.
Торн склонил голову.
– Есть ещё кое-что. Дело в том, что однажды я предположил, что можно воспроизводить знаки в письменах, используя ковчег. Но это всего лишь попытка…
Торн придвинул сиденье к чёрному ящику, сел и осторожно поднял крышку панели, укреплённой на боковой части чёрного ящика. Открылся длинный ряд узких чёрных и белых планок, чередующихся в определённом порядке. Он установил тексты на подставку, опустил руки на панель. Его тонкие пальцы стали поочерёдно или одновременно касаться чёрно-белых планок, то легонько постукивая
Звуки, рождаемые металлическими нитями, туго натянутыми в чреве чёрного ящика, захватывали, подавляли, сокрушали. Нет, не жалкий лепет человека слышал сейчас Шар-Рум, но голос Извечного. Как перед лицом Его оказался великий магистр. Высокоорганизованный разум атленца касты мудрецов выстраивал причудливые фантазии.
Это было торжество всепобеждающей красоты.
Не равномерный и однообразный бой праздничных барабанов на дворцовой площади, но сложнейший способ измерения времени и пространства. Не привычный монотонный атленский напев, а особого рода мелос без слов. Только звуки, что-то из самых истоков. В нём было всё: крик радостного подъёма, воинственные возгласы солдат на поле битвы, скорбные стенания, протяжные жалобы, заунывные плачи. То волны плотного и горячего воздуха, то звуки первых капель дождя по листьям диких иррегий, то шум воды, бьющейся о прибрежные скалы Экваториального океана. И вдруг вопль, мощный и разрушительный, словно Синюю пустыню терзала песчаная буря! Этот крик мог обратить всё в прах, пыль, ничто!
А потом… звуки словно упали и утонули в песке, и медленно поплыли к горизонту караваны молочно – белых облаков, послышалось слабое трение звёзд в ночном небе, и… ветер принёс из пещеры у подножия Западных Твердынь что-то похожее на человеческую речь.
Странное ощущение: всё правильно понимать без слов, слышать их у себя в голове не проговаривая…
Торн опустил руки на колени, словно забыв о присутствии в зале полусотни людей.
Последовала долгая тишина. А потом магистр произнёс:
– О, как могуча рука Извечного!
Время уходит. Его остаётся всё меньше. Оно убывает быстро и неумолимо, даже сейчас, пока он идёт по дворцу.
Шар-Рум вошёл в кабинет, положил на стол тексты посланий. Теперь он не успокоится, пока не приблизится к окончательной разгадке чёрного ящика.
Это была бессонная ночь. Великий магистр ходил по дворцу в раздумьях. О жизни и смерти. О роде человеческом.
Шуршащий, бормочущий эфир наполнился причудливыми, слегка искажёнными отзвуками того, что он услышал. Словно вещий голос Вселенной нашёптывал ему:
«Как мало мы всё-таки знаем! Что у нас есть? Только туманные легенды о минувших тысячелетиях. Но мы властвуем над тем, что происходит сегодня только потому, что наша вера, наши убеждения основаны на том, что было вчера. А иначе мы все сорняки без корней в пустыне».
Магистр долго стоял у окна, ощущая на щеках ночную прохладу, не смея коснуться верёвок…
А когда на рассвете над Западными Твердынями вспыхнула Оранжевая, в дворцовом окне пламенел красный штандарт.
Сергей Скурихин
Завлаб
Василий Петрович был пятидесятилетним орком, с кожей того благородного зелёного оттенка, что выгодно отличала его от оливковых и салатовых сородичей-полукровок. К своим, как уже сказано, пятидесяти годам Василий Петрович успел обзавестись законным брюшком, сединой и должностью завлаба в Институте экспериментальной алхимии. В лаборатории под его началом трудились двое молодых орков: Венцеслав (родителям этого парня нельзя было отказать в чувстве юмора) и Тимоха. Венцеслав своё идиотское имя с избытком компенсировал смышлёностью и расторопностью, а вот Тимоха… ну, тот был просто Тимоха.
Как и все орки, завлаб наш причислял себя к гностикам, но при этом парадоксальным образом верил в непреложность научного факта. Он считал, что Мир, созданный хоть и злой, но слепой волей, нуждается в упорядочивании, и фактор «слепого» хаоса следует свести к нулю, а всё зло, напротив, необходимо систематизировать в рамках единой концепции развития общества. И задача, над которой уже второй год билась его лаборатория, полностью этим идеям соответствовала. А нужно-то было Василию Петровичу, Венцеславу и Тимохе ни много ни мало, как вывести универсальное снадобье, способное в короткий срок и без побочных последствий превратить эльфа в орка!
Позади уже остались сотни опытов, десятки компонентов были перебраны на сочетаемость и совместимость, а сколько эльфийских трупов они закопали за институтской оградой – и не сосчитать. Но всё без толку: формула чудодейственного препарата никак не находилась. Магистр института уже месяц как перестал здороваться с Василием Петровичем за руку, а при встрече лишь недобро шевелил клыками и показывал толстенным пальцем на циферблат своих наручных часов. Да, время поджимало, и завлаб это, конечно, хорошо понимал, как понимал и про государственный заказ, что курировался на высшем уровне, и про выделенные фонды, большая часть которых была уже потрачена…
Завлаб внёс новую запись в журнал опытов и традиционно глянул на просвет шприц, наполненный составом для очередной инъекции. У кресла с фиксирующими ремнями Венцеслав и Тимоха крепко держали под руки эльфа, своего ровесника, который со свойственной его расе истеричностью барагозил:
– Зелёное быдло! Сатрапы! Жабы болотные! Грязь из-под ногтей сначала вычистите, прежде чем касаться Высокородного!
Василий Петрович подошёл к буйному пациенту поближе. Эльф был высок, бледен и болезненно худ. Его водянистые глаза смотрели на орка с презрением сквозь спускающиеся на лоб светлые патлы.
– Тимофей, успокой товарища, – попросил завлаб подчинённого, на что тот свободной ручищей ткнул эльфу в область солнечного сплетения.
Удар был вроде несильным, но «высокого гостя» мотнуло, и он, скривившись от боли, слегка осел между орками-подпорками. Эльф продолжил ещё что-то шипеть на высоком наречии, но всем своим видом уже показывал, что к повторению данной процедуры больше не готов. Василий Петрович удовлетворённо кивнул, и его помощники мигом усадили подопытного в кресло, захомутав последнего всеми имеющимися ремнями. От злобы и высокомерия во взгляде беспомощного эльфа теперь не осталось и следа, теперь там застыл один только ужас. Пожилой орк сделал из шприца контрольный впрыск в воздух и, приблизившись к объекту эксперимента, притворно ласково спросил: