Чужие дети
Шрифт:
— Гораздо лучше, чем у меня, — сказала Дейл. — Не знаю, почему я не заняла эту комнату, когда была маленькой. Полагаю, я выбрала свою, чтобы видеть улицу. Я всегда могла заметить, как возвращались домой моя мама и папа. — Она отвернулась от окна. — Я, может быть, вернусь сюда и поживу немного.
Руфус перестал щелкать.
— Почему?
— Я продала свою квартиру, — ответила Дейл. — Продала очень легко, что даже удивительно. И пока я не купила себе другую. Так что, думаю, я приеду домой на время и поживу здесь наверху. Я могу переделать старую комнату
— Там много хлама, — ответил Руфус.
— Я могу убрать его. Возможно, мы поставим немного коробок здесь. Ведь ты очень редко сюда приезжаешь, правда?
Мальчик постучал кончиком карандаша по ладони.
— Я…
— Ну, раз в месяц, не больше…
— Я не хочу, чтобы хлам стоял здесь.
— Все будет очень аккуратно, в коробках…
— Нет!
— О-кей, — ответила Дейл. — Это было всего лишь предложение. Я найду место где-нибудь еще.
Руфус незаметно соскользнул со своей скамеечки. Он хотел сказать, что он не хочет, чтобы сводная сестра оказалась здесь, особенно, чтобы Дейл жила с ним на верхнем этаже. Там все было таким родным и знакомым. Мальчик не желал, чтобы она была рядом с его комнатой, когда сам он отсутствовал, поскольку находился в это время в доме отчима. Но почему-то Руфус не смог все это сказать.
— Я иду вниз, — проговорил он.
На кухне Элизабет читала газету. Она разложила ее на столе, надела очки и поставила возле газеты чашку с чаем. Она не подняла взгляда, когда он вошел, но сказала:
— Здесь пишут о лягушках-альбиносах на западе Англии. Они не зеленые, а оранжевые, розовые и белые. Мне такое совершенно не нравится.
Руфус плюхнулся на стул напротив нее.
— Иногда в саду бывают жабы.
— Правда?
— Я принес однажды жабенка в школу во влажной тряпочке. — Он начал теребить края газеты Элизабет, разрывая страницы. Она не велела ему прекратить, но недолго посмотрела на него и спросила:
— Дейл наверху?
Мальчик утвердительно кивнул. Элизабет вздохнула, сняв очки.
— Где папа? — спросил он.
— В офисе.
— Дейл сказала, что собирается жить в своей комнате снова.
Лиз посмотрела на газету.
— Я знаю.
— Она хочет перенести пару ящиков с вещами из комнаты Лукаса в мою.
— Дейл не имеет право этого делать, — ответила Элизабет.
— Папа знает?
— Да.
— Он рассердился?
— Нет, — ответила Элизабет, глядя на мальчика. — Не волнуйся. Никто не поставит ничего в твою комнату, если ты сам того не захочешь.
Руфус задумался, как бы сказать, что дело не в том, что он против ящиков в своей комнате. Ему не нравилось, если Дейл тоже окажется наверху. Мальчик взглянул на Элизабет, которая все еще глядела на него — очень серьезно, словно убеждала, что никто не собирался говорить: «О, Руфусу только восемь, он почти не бывает здесь, значит, и против не будет», — и это сойдет с рук.
— Может нам прогуляться? — спросила Элизабет.
— Далеко?
Да. Мы можем пойти и посмотреть что-нибудь, навестить моего отца или просто погулять.
—
— Ковер?
— Для моей комнаты. Красный.
— Я не вижу причины, почему бы и нет. А ты бы хотел повидать моего отца?
Руфус утвердительно кивнул головой. Элизабет встала.
— Ты сможешь пойти и сказать папе, что мы собираемся выйти?
Мальчик заколебался:
— А вы не сходите?
— Нет, — ответила Элизабет. — Я — нет.
Руфус соскользнул со стула.
— Нас долго не будет?
— Может быть. Мы должны решить, где пообедаем.
— А как же папин обед?
Лиз взяла свою сумочку и открыла ее, чтобы убрать очки.
— Дейл может приготовить еду.
Руфус пошел к двери и потом остановился.
— Папа расстроен? — снова спросил он.
Элизабет достала из сумочки помаду.
— Нет, — ответила она. — Это не папа расстроен. Боюсь, это я расстроена.
Лукас лежал, вытянувшись во весь рост на одном из диванов с закрытыми глазами. Из наушников его плеера доносились мягкие звуки джаза — играл Стен Гетц. Но в целом в квартире было тихо, удивительно тихо, потому что Эми ушла с подругой в кино, а Дейл переменила свое решение зайти. Она загорелась идеей о своем переезде в дом отца, в свою старую комнату и прежнюю комнату Лукаса, пока не подыщет себе другое жилье.
— Ненадолго, — сказала она Лукасу, — всего на несколько недель.
Он покачал головой:
— Тебе не следует…
— Почему нет? Почему? Из-за нее? Из-за нее и папы… — ее голос угрожающе понизился. — Из-за их личной жизни?
— Нет, — ответил Люк, — из-за тебя.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Я имею в виду, что ты никогда не продвинешься вперед, если будешь держаться всеми руками за свое прошлое.
— Я не держусь, — сказала сестра. — Я просто чувствительна.
— Она не знает значения этого слова, — позже заявила Эми. — Дейл просто не может жить и не устраивать вокруг себя шума, не ставить все с ног на голову. Все, что она делает, превращается в большое шоу, даже вещи из прачечной не может забрать без драмы в трех действиях.
Лукас ничего не сказал. Эми, безусловно, нарушила все рамки и правила непростого перемирия, которое существовало между ними с тех пор, как у них произошла грандиозная ссора из-за Дейл. Это было поздно вечером. До того вечера Эми была в Лондоне на собеседовании, чтобы получить работу в кино, однако безрезультатно. Он уже почти заснул, и она разбудила его, чтобы высказать, по большей части, криком, все свои соображения насчет Дейл, все, что она думала о поведении его сестры, которую терпеть не могла. Люк пытался успокоить ее, сказать, что хорошо понимает разницу между любовью сестры и любовью будущей жены. Но Эми кричала, что он сам не понимает, о чем говорит, что у того, кто называет свою сестренку «пончиком» и «солнышком», как второсортные персонажи американских сериалов, имеются серьезные проблемы в эмоциональном развитии. А это может привести к самым худшим последствиям.