Чужой друг
Шрифт:
— Да-да, иду! — отозвался он. Подойдя к двери, он остановился и вопросительно посмотрел на меня.
— Ваша жена поправится, если сумеет взять себя в руки. Вероятно, что-то нужно изменить в семье. Наши возможности тут невелики, — сказала я.
— Не знаю, хватит ли у нее сил, — пробормотал он.
Жена снова позвала его. Он подал мне руку, поблагодарил и вышел из кабинета.
Потом пошли «ночлежники». «Скорая помощь» привозила травмированных и пьяных. Они сидели в коридоре: одни ждали своей очереди к врачу, другие — отправки домой. В двух боксах лежали пьяные, беспомощные
В половине первого полицейские привезли троих мужчин, чтобы мы сделали анализ крови на алкоголь. Один из них грозился, что мы еще о нем услышим. Другой лихорадочно дышал ртом и ужасно волновался. Когда я попросила его засучить рукав, он шепотом пообещал мне пятьсот марок, если я помогу. Так прямо и сказал: смухлюйте там как-нибудь. Я громко велела ему помолчать. Мужчина оглянулся на полицейского, который равнодушно смотрел в нашу сторону, и замолчал. Выходя, он с ненавистью посмотрел на меня.
Я попрощалась с Генри и отослала его домой. Мне не хотелось, чтобы он торчал здесь всю ночь. К тому же теперь было не до него. Мы поцеловались, и я обещала позвонить ему рано утром.
Мне не нравилось, когда Генри смотрел, как я работаю. Он отвлекал меня. Полмесяца назад Генри пробыл на дежурстве всю ночь. Ему было любопытно, и он напросился ко мне. В тот раз я работала с бригадой «скорой помощи». В мои обязанности это не входит, мне и ночных дежурств в поликлинике хватает, но один знакомый попросил отдежурить за него, и я согласилась. В ту ночь нас вызвали на танцы. Случай был серьезный, диспетчерская послала сначала одну бригаду, а потом нашу.
Танцы были устроены в заводской столовой. Машина посигналила, и сторож открыл заводские ворота. Мы заехали во двор и встали рядом с другой машиной «скорой помощи». На втором этаже гремела музыка. Несколько парней глядели на нас из открытых окон и что-то кричали, но музыка заглушала их голоса.
Пострадавшие сидели в гардеробе на первом этаже. Их осматривал врач из первой бригады. Рядом стояли двое полицейских и кучка парней. Пострадавшие тупо смотрели на них. Они были пьяны. В основном травмы оказались пустяковыми. Накладывать скобки было поздно. Я поздоровалась с врачом и спросила, чем могу помочь. Двоих парней посадили в машину, чтобы отвезти в поликлинику. Одному, видимо, сломали переносицу, нужен был рентген. У другого, похоже, были сломаны два пальца. Кого-то перебинтовали, кому-то наклеили пластырь. Работы не так уж много, вторую машину вызывать не стоило. Ребята, толпившиеся вокруг пострадавших, подняли их со стульев и, подталкивая, отвели к воротам.
Генри решил заглянуть наверх. Мы пошли с ним туда по широкой винтовой лестнице. Слева был буфет, где кисло пахло пролитым пивом и горячими сардельками. За стойкой суетился лысый мужчина лет пятидесяти в шортах и грязном распахнутом халате, надетом прямо на голое тело.
Справа три двери вели в танцевальный зал. Мы встали у первой двери и заглянули внутрь. На сцене мелькали разноцветные блики. В самом зале было темно. Музыка грохотала до боли
Привыкнув к полумраку, я увидела, что танцевали только девушки, и за столом они сидели поодиночке. Ребята не обращали на них никакого внимания. Они сидели, тупо уставившись перед собой, и пили. За одним из столов заорали песню, которая вскоре оборвалась — усилители заглушали все.
Когда музыканты ушли на перерыв, послышалась невнятная разноголосица, выкрики, визг. Но заиграл магнитофон, и музыка вновь заглушила все остальные звуки.
Мы вышли из зала. У меня заломило правый висок.
В вестибюле стояли певица и один из музыкантов. Певица была ярко накрашена, ее платье блестело. Среди джинсовой униформы она казалась случайно залетевшей экзотической бабочкой.
— Нравится музыка? — спросила она меня.
— Не знаю, — ответила я. — Слишком уж громко.
— Точно. Но эти ничего другого не хотят, — согласилась певица, кивнув в сторону зала.
— Почему никто не танцует? — поинтересовался Генри.
— Не знаю. Они никогда не танцуют. Приходят просто так, — равнодушие отозвалась певица.
— Зачем же они тогда приходят? — опять спросил Генри.
— Да не знаю я, — засмеялась она и предложила нам красного вина, отхлебнув прямо из бутылки.
Я ответила, что мы на службе, и певица понимающе кивнула.
Ребята, которых мы видели внизу рядом с пострадавшими, поднялись по лестнице. Один из них, на вид лет восемнадцати, подошел к нам.
— Случилось чего? — спросил он и туг же самодовольно ответил себе: — Порядок!
Он подмигнул нам и вошел с друзьями в зал. Мы посмотрели им вслед. Они прошли меж рядов, задевая сидящих, подняли пьяного, свалившегося под стол, вытащили его на лестницу и дали ему пинка. Тот, шатаясь, побежал по ступенькам, но не упал и добрался до гардероба. Парни засмеялись и подошли к нам. Один из них снова подмигнул и сказал:
— Работаем рационально.
Они вернулись в зал.
— Вышибалы, — объяснил музыкант — Без них бы тут вообще черт-те что творилось.
Можно себе представить.
— Да, работка не фонтан, — проговорила певица.
— А чего бы вы хотели? — спросила я.
— Не знаю. Чего-нибудь другого. Хуже всего, что тут нельзя познакомиться с приличным человеком. Все только пьют, а моим ребятам лишь бы подцепить деваху на ночь, больше им ничего не надо.
Музыкант запротестовал.
— Это же правда, — перебила она его. — Да и кто сюда ходит-то?
Певица была, пожалуй, моей ровесницей, но грим старил ее.
— Поговорить тут не с кем, понимаешь? — сказала она мне.
Мы спустились вниз. У машины стояли двое полицейских и разговаривали с водителем.
Генри спросил их:
— Чего ждут эти ребята? Зачем приходят?
— А ничего, — ответил полицейский. — Им главное — напиться.
— Напиться и устроить дебош, — подтвердил другой.
Полицейские рассмеялись.