Чужой друг

Хайн Кристоф

Фрау Лубан пододвинулась ко мне вплотную и спросила, не обратила ли я внимание на жильца из седьмой квартиры. Странный человек. Покачав головой, я ответила, что не шпионю за соседями. «Разве об этом речь?» — обиделась фрау Лубан. Она стояла так близко, что чувствовался запах ее пудры. Стыдливая бедность. Я представила себе, как через тридцать лет буду с напудренными щеками слоняться по коридорам, жадно вслушиваясь в звуки из чужих квартир, и считать победой каждое новое утро, до которого могла бы и не дожить.

Фрау Лубан дотронулась до моей руки и шепнула: «Глядите!»

Я обернулась. По коридору шел мужчина в фетровой шляпе. «Это он», — прошептала фрау Лубан и отвела глаза.

Мужчина отворил ногой стеклянную дверь и встал рядом с

нами у лифта. Он внимательно посмотрел на меня. Я также молча уставилась на него. Лицо у него было неправильным, будто составленным из двух разных половин. Смешная шляпа. Пожалуй, дело было даже не в ней, а в том, как он носил ее.

Подъехал лифт, и мы вошли в кабину. Я встала у двери. Старая женщина втиснулась рядом, мне это было неприятно. Я просунула между вами сумку. Мужчина стоял за мной. Вдруг раздался отрывистый визг, будто наступили на лапу собаке. Фрау Лубан вцепилась в мою руку. Я убрала руку и обернулась. Мужчина в фетровой шляпе стоял прислонившись к задней стенке и со скучающей миной глядел на световой указатель с номерами этажей. Мы улыбнулись друг другу. Когда лифт остановился, мужчина вежливо поклонился и придержал перед нами дверь.

Вечером Генри пришел ко мне. Я уже лежала в постели, когда раздался звонок. Я набросила халат и открыла дверь. Держа в руках дымящуюся кастрюлю, Генри попросил ему помочь. Уже поздно, и мне пора спать, ответила я. Он пожаловался, что еще ничего не ел, а его стряпня (он показал кастрюлю) совершенно несъедобна. Генри решительно прошел в комнату и принялся разглядывать фотографии на стенах. Стоя в дверях, я повторила, что устала и хочу спать. Я вас долго не задержу. Поем и сразу уйду, сказал Генри. Пришлось отправиться на кухню. Генри остался в кресле и продолжал говорить со мной из комнаты. Я накормила его. Генри просил, чтобы я посидела с ним. Но мне действительно хотелось спать. Он поинтересовался, сама ли я снимала и печатала фотографии. Мне было хорошо с ним. Даже усталость казалась просто легкой истомой. Я забралась в постель и слушала его с закрытыми глазами. Генри продолжал расспрашивать о фотографиях и о снятых пейзажах. Потом заговорил о комнате: все в доме обставляют квартиры одинаково. Комната маленькая, и сама планировка вынуждает ставить кровать сюда, а стол туда. Есть одно отличие, но и оно запрограммировано: если много книг, то нужен стеллаж. Его ставят у двери, тогда кровать передвигается к окну. Генри весело добавил, что при виде стеллажей на одних и тех же местах с теми же самыми книгами хочется пустить себе пулю в лоб. Я слышала его голос, меня охватывала приятная дремота. Генри встал, прошелся по комнате, посмотрел в окно и вернулся к столу, чтобы выпить. А я лежала в постели и следила за ним. Вдруг Генри заметил в углу золотые босоножки на высоком каблуке, которые привели его в неописуемый восторг. Он потребовал, чтобы я их немедленно надела.

Я сказала:

— Поели и ступайте. Мне нужно выспаться.

Генри не обратил на мои слова ни малейшего внимания. Держа в руках босоножки, он продолжал расхваливать их. Потом Генри опять сел в кресло, закурил и стал смотреть в окно. Он спросил, люблю ли я выходить на балкон — сам он балконов терпеть не может.

— Боитесь высоты? — полюбопытствовала я.

— Нет, — покачал он головой. — Тут другое.

Генри заговорил обо мне, о том, возможно или невозможно взаимопонимание. Он задавал вопросы, на которые у меня не было ответа. А Генри только улыбался и пригубливал красное вино. Я не могла понять, расспрашивает он всерьез или шутит. Может, это было просто игрой, чем-то вроде теста, проверки. Вид у него был спокойный и веселый.

— Почему вы спросили о балконе? — вспомнила я. — Какая тут связь?

— Боюсь улететь, — улыбнулся Генри. — Можно и прозаичнее: боюсь свалиться прежде, чем со мной произойдет что-нибудь стоящее. Зачем-то ведь я живу? В невероятной истории моего появления на свет должен быть какой-то смысл. Вот я и жду.

Он забавлял меня.

— Жизненный опыт свидетельствует,

что конец у подобных историй прост и зауряден. У вашей он будет не лучше, чего бы вы себе ни напридумывали.

— Да-да, — вздохнул Генри, — жизненный опыт. Однако жизнь порою преподносит вам золотые босоножки.

— И вам этого достаточно?

— По крайней мере на сегодняшний вечер, — сказал он примирительным тоном. Потом спросил: — Ты действительно очень устала?

Я покачала головой, не зная, что о нем подумать. Да и не хотелось ломать себе голову. Генри сидел в кресле и курил. Потом он затушил сигарету и лег ко мне. Я слишком удивилась, чтобы возразить.

Спал Генри беспокойно и рано проснулся. Я хотела приготовить ему завтрак, но он шепнул, чтобы я не вставала. Генри тихонько поцеловал меня и ушел. Я снова задремала, а когда проснулась, то долго лежала в постели, стараясь сообразить, который час. Потом я вспомнила, как фрау Лубан подсматривает через дверную щелку за коридором.

Я встала, приняла душ, поставила воду для кофе. Съездила вниз за почтой. В ящике лежала только газета. Когда я вернулась, кухня была полна пара. Я приготовила кофе и позавтракала в комнате. За завтраком я разговаривала сама с собой. Раньше мне было неприятно ловить себя на подобных разговорах. Теперь они мне не мешают. Даже как-то легче: играет радио, и слышен человеческий голос. Не важно, что это мой собственный голос.

Я вспомнила о Генри встала, подошла к балконной двери, открыла ее, поглядела на улицу и вернулась на место продолжить завтрак. Рядом с чашкой лежала раскрытая газета. Я начала просматривать объявления.

В газете я читаю только объявления. Позволительное и даже поощряемое самоснабжение. В рамках приличия. Рассказы о человеческих судьбах, ужатые до шифровок: «Пропала собака по кличке Трикси (не кусается)», «Продается спальный гарнитур (новый, с гарантией)». Люди предлагают себя в качестве спутников жизни и ищут таковых; безликая самореклама брачных объявлений («увлечения: книги, театр, туризм», «не лишен юмора», «общественник», «некурящий»). Боль, облеченная в казенные формулировки; «с глубокой скорбью», «трагическая кончина». Расхожие штампы в помощь тем, кто онемел от растерянности. Иногда подробности этих случаев узнаешь в поликлинике. Ведь покойный был чьим-то пациентом, кто-то делал ему операцию или писал свидетельство о его смерти. Мои коллеги — народ информированный и словоохотливый.

А объявления о купле и продаже. Торговля антикварными вещами, простаки и мошенники. Одни надеются приобрести готовое счастье, у других — нужда, беда. Энциклопедия большого города, социальный роман с традиционным набором жанровых примет. А еще — напоминание о постоянной смене поколений.

Внезапно я услышала женский голос, звавший кого-то. Балконная дверь была открыта. Фрау Рупрехт, закутанная в черную шаль, сыпала на соседнем балконе корм птицам, просунув руку между прутьями решетки. Голова у нее покачивалась из стороны в сторону. Фрау Рупрехт звала птиц, но птицы сюда не залетают. Крошки разметет ветер. Иногда фрау Рупрехт заходит ко мне попросить лекарства. Впрочем, она ненавязчива.

Я убрала со стола и помыла посуду. Потом посидела и выкурила сигарету. Прибирать больше нечего. В такой маленькой квартире дел бывает немного.

Через полчаса я пошла на работу.

3

В последующие три дня Генри не появлялся. С ночным дежурством я отработала тридцать два часа подряд. Дежурство оказалось спокойным. В неотложке, как обычно, несколько пьяных, приступ аппендицита, желудочные боли и гипертония. В стационаре — внутривенные уколы, два переливания крови, инсулин для диабетиков, одному пациенту дала кислород. Незадолго до полуночи другие дежурные врачи зашли ко мне на чашку кофе. Затем полиция доставила задержанных для анализа крови. Пришлось выписать два свидетельства для ареста. Позднее было еще несколько человек: молодая беременная женщина, которая жаловалась на какие-то дисфункции, мужчина с колитом, разволновавшийся старик привел сердечницу.