Чужой портрет
Шрифт:
На нем солнечные очки, волосы в небрежной укладке, темная рубашка расстегнута у ворота. Закатаны рукава. На одном запястье — часы с черным ремешком. На другом — какой-то браслет, сложного плетения.
Я смотрю жадно, каждую деталь изучаю. Зачем-то.
И пропускаю момент, когда Каз отрывается от экрана телефона и, сверкнув улыбкой, смотрит прямо на меня… А затем кивает, приглашая на выход.
Я, в оторопи, едва сдерживаю детское нелепое желание присесть и так, на корточках, уползти обратно в безопасную прохладу коридора, отключаю в голове
Выдыхаю и делаю шаг за порог.
Каз убирает телефон в карман, опускает очки на нос и смотрит на меня поверх них. В глазах его — ирония, губы чуть изогнуты. Он все понимает, насквозь меня видит… И это так обидно почему-то, по-детски обидно и досадно, словно меня застукала мама за стиранием двойки в дневнике.
— А я все думаю, выйдешь или нет? — он улыбается, смотрит на меня снизу вверх, и я замираю на первой ступеньке, не торопясь спускаться. Может, развернуться? Не будет же догонять?
Будет. Мы это уже проходили.
— А если бы не вышла? — голос мой звучит спокойно, слышу себя со стороны и удивляюсь даже своей интонации.
— Я бы пошел искать, — пожимает он плечами, полностью подтверждая мою догадку о дальнейших своих действиях. — Садись.
И по-джентльменски открывает мне дверь.
Сажусь, стараясь не думать, что в этот момент на меня не только пациенты и их гости смотрят, но и коллеги.
Я никогда не работала до этого в больнице, но в женском коллективе довелось трудиться. И знаю, что слухи там распространяются с бешеной скоростью.
Конечно, мне опасаться некого, единственный человек, мнение которого здесь имеет значение, это Ланка, а она в курсе всего. Но все равно неприятно.
В машине пахнет кожей, горьковатым мужским парфюмом, свежестью.
Комфортные сиденья, приборная панель, как у звездолета.
Впрочем, в той, первой машине Каза, было практически так же. Похоже, он придерживается единого стиля в технике. Все современно, стильно, брутально. Наверно, очень нравится его пассажиркам.
Я думаю о том, сколько девушек до меня вот так же сидели и рассматривали интерьер машины, и чуть-чуть выдыхаю.
То, что я тут оказалась — явная ошибка, чистой воды случайность. Погрешность вселенной.
Это закончится. И, наверно, уже сегодня.
Мы выезжаем за ворота больницы, мчим по улицам города. Пробки только начинают формироваться, и Каз их с филигранным умением объезжает.
Он не разговаривает со мной, словно дает время освоиться. Но смотрит. Постоянно.
Взгляд его, внимательный, изучающий и странный.
У меня нет большого опыта в общении с мужчинами, до Алекса было некогда, а после… После незачем.
И потому я этих взглядов не понимаю. Сижу, напряженно сжав в руках сумочку, смотрю перед собой и думаю о том, что будет дальше. Куда он меня везет? Вроде, поесть предлагал… Но молчит же. Никак не обозначает цель поездки.
Может, ждет, что я заговорю? Но я не заговорю.
Боже, какая глупая ситуация! И зачем я только?..
— Почему ты без племянника? — вопрос звучит неожиданно, моргаю, выныривая из своей паники, сглатываю, лихорадочно подбирая слова.
— Просто… Лана… Она сама с ним погуляет…
— Не доверяет мне? — он улыбается, снова так ослепительно, заразительно, что я сама не понимаю, как поворачиваюсь и смотрю на него. Смысл комментария доходит позже. Вспыхиваю, начинаю торопливо говорить, чтоб отвести от сестры все подозрения. Начальник же… Вдруг, обидится?
— Нет-нет… Просто… Просто она не очень много времени с ним теперь проводит… Он в саду, специализированном, повезло устроить, и она может больше работать, но скучает, а тут появился свободный час, вот и…
Мои сбивчивые объяснения, похоже, удовлетворяют Каза, он отворачивается и смотрит на дорогу.
А я решаюсь задать вопрос, раз уж у нас тут беседа случилась:
— А куда мы едем?
— Поесть, — пожимает плечами Каз, — в “Мурат”.
Я нервно киваю, не удержавшись, провожу пальцами по волосам, заплетенным в небрежную косу, по пуговкам блузки. Смотрю на свои кеды, потрепанные, видавшие много чего в этой жизни…
“Мурат” — это ресторан, занимающий верхний этаж в историческом здании постройки начала двадцатого века. На первом этаже всегда, сколько себя помню, находился дорогой магазин. Во времена СССР — элитная “Березка”, мама говорила, что попасть туда было невозможно. Затем — какие-то ужасно дорогие бутики, в которые я тоже, естественно, не заглядывала.
А “Мурат” — и в советские времена был, и сейчас остается одним из самых дорогих заведений города.
И вот что-то я сильно сомневаюсь, что меня туда пустят в драных, неоднократно чиненых кедах и учительских юбке и блузе…
А если и пустят, то страшно представить, как там будут на меня смотреть. Неужели Каз не видит этого? Неужели не понимает?
— Послушай… — я откашливаюсь, и Каз смотрит на меня, чуть сбавляет скорость, улыбается… Боже… Его улыбка — это что-то космическое… От нее так тепло почему-то, по сердцу волна ласковая проходит. И ведь знаю, полностью отдаю себе отчет, что это обманка все, просто очередная личина хищника, умеющего привлекать жертву, но ничего не могу с собой поделать. Поддаюсь. — Может… Я не голодна, только что в столовой поела… И вообще… Может, прогуляемся? Или… Если ты голоден, то иди один, а я обратно… У меня смена вечером же, надо чуть-чуть отдохнуть…
— Ты чего? — еще шире улыбается Каз, — испугалась, что ли? Кого?
— Нет, не испугалась, — вру я, — просто… Я не хочу есть…
— Ну со мной посидишь тогда, поговорим.
— Можем и в машине поговорить…
— Нет, не можем, Маруся, — неожиданно серьезнеет Каз.
— Почему? — я в самом деле не понимаю перемены в его настроении, удивляюсь.
— Потому что я голодный, — со всей серьезностью отвечает Каз.
И давит газ, позволяя мне самой искать все варианты смысловой нагрузки в его словах…