Чужой ребенок
Шрифт:
Что еще? Да много чего. Лариса никогда не была спортивной, вообще с ужасом думала о том, как можно по доброй воле бежать, приседать, качать пресс, а Даня без тренировок совсем распоясывался. Он любил соревнования, потому что почти всегда выигрывал.
Как-то ему, помимо почетной грамоты, вручили памятный значок. Он уронил значок в бассейн.
Лариса стояла на бортике и просила: «Даня, хватит, вылезай». Сын нырял за значком. Хватал воздух и опять нырял. Но до дна достать не мог. Лариса видела, что он устал, нахлебался воды и уже не может дышать.
– Я нашел его! – закричал он на весь бассейн.
Они шли домой. Лариса несла грамоту, а Даня сжимал в кулаке значок. Дома он хотел приколоть его на куртку. Но когда стали прикалывать, застежка сломалась. Даня закатил истерику. Сжимал в одной руке значок, в другой – застежку и с остервенением прикладывал одно к другому. Сжимал, открывал ладонь… застежка не держалась. Он расцарапал руку до крови, но кричал не от боли, а от обиды. А потом стал бить себя по голове кулаками. Сильно.
– Прекрати, – сказала Лариса. Она перепугалась не на шутку. – Тебе же больно.
– Пусть, пусть, – кричал Даня, – пусть мне будет больно!
– Даня, я тебе этих значков сколько угодно куплю. Они же везде продаются. В любом магазине, где пластилин и карандаши. И грамоты везде продаются. Хочешь, я тебе и грамоту куплю?
Она хотела как лучше. Хотела его успокоить. Хотела, чтобы он прекратил лупить себя по голове. Она и вправду была готова бежать покупать целую упаковку значков. А получилось…
Даня посмотрел на нее с ужасом и недоверием.
– Продаются? – спросил он.
– Конечно.
– Как карандаши и пластилин?
– Да. А где их, по-твоему, берут?
– И их можно купить?
– Можно, конечно.
– Кто захочет может купить? Даже ты?
– Да.
– А медали золотые?
– Нет, только так покрашены.
– Я… я… я… – Данька начал натурально стонать, – я тебя не люблю. Я никого не люблю. Ты дура, какашка…
И только тогда до нее дошло, что не надо было говорить ему про магазин. Даня понял, что его обманывали. И все эти награждения – невзаправду. Не по-настоящему.
Она думала, что Данька больше не будет ждать соревнований и бросит плавание. Но сын ходил на тренировки и ждал соревнований. На тренировках он был первый, а на соревнованиях – последний.
– Не могу понять, что с ним происходит, – говорил Ларисе тренер, – я его не узнаю.
Она слушала и кивала. После соревнований сын подходил к призерам, хмыкал и говорил:
– Такую грамоту можно в магазине купить. И значок. И медаль. У меня дома полно таких значков и медалей.
В раздевалке завязывалась драка. Призеры рыдали. Данька подзуживал – «любой может купить».
– Это не считается! – кричали мальчишки.
– Считается.
– Здесь другие! А в магазине другие!
– Нет, – стоял на своем Даня, – одинаковые! И медали не золотые.
– Неправда!
– Спросите у тренера.
Мальчишки побежали спрашивать тренера и вернулись довольные. Видимо, тот сказал, что медали золотые. У Дани и так не было друзей в секции, а после этого случая его вообще обходили стороной.
Лариса поняла, что сын проигрывает специально, чтобы не получить медаль. Чтобы не дать себя обмануть.
Лариса водила его на детские спектакли, потому что сама любила театр. Даня сначала убегал из зала, потом смотрел куда угодно – на люстру, соседа справа, только не на сцену. Даже старые детские фильмы, которые любила она – «Буратино», «Пеппи Длинныйчулок», «Морозко», – Даня смотрел вполглаза.
– Тебе неинтересно? – спрашивала Лариса.
– Они не настоящие, – бурчал сын, – это люди переодетые.
– Правильно, актеры. Такая профессия.
– Они изображают. Они не настоящие. Я тоже так могу.
– Нет, не можешь. Этому надо учиться.
– Ты можешь. Ты меня обманываешь, и я верю.
– Я тебя не обманываю.
– Все взрослые обманывают.
Лариса любила транспорт – машины, троллейбусы, трамваи, метро. Ее успокаивал размеренный стук.
В детстве лучшим развлечением была «поездка на трамвайчике». Они с мамой ехали в другой район на автобусе и там пересаживались на трамвай. Маленькую Ларису восхищало все – что остановка не на дороге, а в аллейке, что двери в трамвае открываются по-другому, что едет он медленнее, «почухивая». Она придумала это слово – «почухивая». Не равномерный чух-чух, как у поезда в метро, а почух-почух. Одно то, что трамваи ходили не везде, делало их для нее особенными. А в метро? Как ей было интересно в детстве в метро! Турникеты со страшными железными руками, которые могут в любой момент тебя схватить! Она проскакивала мимо них, зажмурившись. Эскалаторы, которые Лариса называла экскаваторы, – еще одно препятствие. Нужно перепрыгнуть, пока ступенька не исчезла. А Даню тошнило, рвало, он без конца ныл и капризничал. Ничто его не удивляло, не радовало. Ну трамвай, ну метро.
Лариса не любила гулять. Через час уставала, замерзала и мечтала только о том, чтобы поскорее вернуться домой. Кислород, конечно, нужен, но бессмысленно бродить по дорожкам, разглядывать листочки-почки… Ей нужен был смысл или конечная цель, к которой гулять.
На прогулках Лариса вспоминала слова своей мамы. Та, вытаскивая ее на улицу, всегда приговаривала: «У тех, кто сидит в тюрьме и не гуляет, серые лица. А у тех, кто на свободе, – розовые. Если ты будешь сидеть дома, тоже станешь серая».
Даня же без конца что-то рвал, рассматривал, ковырялся в земле, таращился в небо…
Как-то она разбирала его книжки, детские журналы, и из ящика вывалились засохшие листья, желуди, веточка сосны. Она все собрала, выбросила и забыла. Через несколько дней из комнаты донесся крик.
– Мама! – кричал Даня, раскидывая книги. – Где мои листочки? Куда ты их спрятала?
– Я не знаю, – ответила прибежавшая на крик Лариса.
– Где они? Мои листочки, мои хорошие. Там столько было… – плакал сын.