Чья-то любимая
Шрифт:
В то же время вряд ли бы Престон стал уговаривать Пейдж поехать вместе с ним в Нью-Йорк, потому что там жил ее любовник, который был у нее до меня. Это был один из самых лучших художников Америки, и, как и я, намного старше Пейдж. А Пейдж было всего двадцать пять и была она огненно-рыжая.
До того как Пейдж вышла замуж за Престона и переехала в Лос-Анджелес, ее волосы такими рыже-коричневыми не были. Но теперь у них появился тот золотой оттенок, против которого просто невозможно устоять. Такой цвет волос можно встретить только у тех женщин, которым посчастливилось обитать на крохотной территории земной поверхности, расположенной между Уильширским бульваром и отелем «Бель-Эйр». В определенные сезоны отдельные личности
Пейдж жила примерно в четырехстах ярдах от отеля «Бель-Эйр», и кожа у нее была такая, какую только можно всем пожелать, если говорить о женской коже. Если бы ум у Пейдж был столь же прекрасным, как ее кожа, то ее помыслы никогда бы не знали предела. Но я ничуть не хочу принижать ее ум: он у Пейдж был вполне приличный. Разумеется, месяцев эдак через шесть ее ум начисто опустошил мой собственный.
Однако этот ее ум не мог претендовать на конкуренцию с ее кожей. Пейдж была своего рода Эйнштейном среди всех золотистых шатенок. А мне просто повезло видеть ее столько, сколько мне хотелось.
Престон Сиблей ничего про меня не знал, а если бы узнал, ему было бы очень трудно в это поверить. Но он знал про ее любовника-художника, который жил в верхнем районе на Вестсайд. Женитьба не принесла Престону радости. Он относился к той категории продюсеров, которые никак не хотят поверить в то, что интерес, вызываемый ими у их жен, вполне естественно может быть вызван в равной мере и любым другим художником, даже если он очень дряхлый, омерзительный и бесчестный. Совершенно очевидно, что такая женщина, как Пейдж, отдала бы свое предпочтение не большому администратору, а художнику. Так размышлял и Престон, и вероятно, был потрясен до мозга костей, когда Пейдж порвала со своим художником и вышла замуж именно за него. Престон был милым и славным, но если бы ему попытались объяснить, что инстинкты умной женщины не меняются и остаются консервативными, он бы этому ни за что не поверил.
Престон и Пейдж были женаты уже года три или четыре, но Престон до сих пор в своей женитьбе сомневался. На Нью-Йоркский фестиваль он бы Пейдж с собою ни за что не повез, если б только ему удалось от этого отвертеться. И если бы я оставался в Голливуде, мне бы выпала очень приятная неделя. А если бы я не остался, то это, скорее всего, положило бы конец тому недолгому развлечению, которое я представлял собою для Пейдж. Пейдж не могла даже слышать имени Джилл, когда я его упоминал. И вряд ли бы она обрадовалась, если бы я сообщил ей о намерении сопровождать Джилл в Нью-Йорк, чтобы создать ей там надежный тыл. Пейдж настолько же не доверяла мне, насколько Престон не доверял ей. Скажи я ей, что собираюсь в Нью-Йорк потому, что моему очень-очень старому другу нужна моральная поддержка, ее презрению не было бы границ. Когда же теперь, сидя в гостиной Джилл, я стал обо всем этом думать, оказалось, что надо принимать в расчет уйму самых разных обстоятельств. Я даже обрадовался возможности хоть как-то от этих мыслей отвлечься, хотя для этого приходилось подслушивать разговор Джилл.
Однако Джилл была куда шустрее меня.
– Мы все проиграем на слух, о'кей? – произнесла она в телефон как раз в тот момент, когда я кончил жевать сельдерей. – Ты мне позвонишь или еще что-нибудь придумаешь. А может, мы встретимся на той
Потом Джилл положила трубку, и наступила тишина. Какое-то время Джилл молча сидела на своей синей подушке, а я потягивал из бутылки.
– Это был Бо, – наконец сказала Джилл.
– Эти мальчики с юга умеют быть настойчивыми, – произнес я. – Конечно, те из них, которые не ленятся быть трахарями. Старина Бо все еще пытается добиться своего.
– Я и сама не знаю почему, – сказала Джилл. – Просто смешно. Все знают, что он влюблен в Жаклин Биссет.
Джилл была права – об этом знал весь мир. Или, по крайней мере, та его часть, которая следила за сексуальными и эмоциональными терзаниями киношной колонии, назовем это так. Должен признаться, что и я сам довольно упорно слежу за всеми такими слухами, потому всю свою жизнь живу ими. Правда, я пытаюсь соблюдать хоть какие-то рамки и непрестанно доказываю, как это важно. В основном я пропагандирую эти мысли для Джилл, что стало уже привычкой. Хотя и весьма забавной, потому что у нее таких рамок куда больше, чем у меня. Но в ее случае все дело в том, что подобных рамок у нее слишком уж много.
– Наверное, это безответная страсть, которую уже так давно Бо Бриммер питает к мисс Биссет, стала самым нашумевшим нелюбовным приключением нашего времени, – сказал я. – Ты только подумай! Его считают одним из самых очевидных примеров всей западной цивилизации. И почему так случилось? Про их отношения знают жители Африки. Про это знают жители Австралии. Знают даже в Антарктике. И я снова спрашиваю, почему так получается?
– Мне кажется, это очень здоровый симптом, – сказала Джилл. – Бо – такой человек, который собирает новости, обходясь без постельных интрижек. А у женщины, как правило, единственная возможность почерпнуть новости, заключается как раз в обратном.
– О, это все дерьмо, – выругался я. – Не нагоняй на меня тоску своей полемикой. От женщин самих поступает немало новостей. Я лично Жаклин Биссет даже ни разу не встречал, ты только сама подумай.
– Ну, для тебя-то она вполне хороша, – сказала Джилл. – Она отвечает мировым стандартам с точки зрения внешности, но тебе бы лучше держаться от нее подальше. У нее и так полно неприятностей, и у тебя – тоже.
– Ты никогда не задумывалась, насколько это для всех удобно, что такое нелюбовное приключение связано именно с Бо? – спросил я. – Ведь он бы мог влюбиться в какую-нибудь секретаршу, а секретарша эта могла бы оказаться не менее красивой, чем Жаклин. И страсть его к этой секретарше тоже была бы безответной. Но только в этом случае не было бы никакой рекламы, никакой публичности. А без громкой публичности не бывает никакого психического толчка.
– С другой стороны, Бо ведь мог действительно полюбить Жаклин, и это принесло бы ему страдания, – сказала Джилл. – У них было несколько свиданий; возможно, это правда. В конце концов, Бо дей-стви-тель-но – живой человек. Такое могло случиться и с ним.
– Все южане – люди живые, – сказал я. – Тебе нет нужды мне об этом напоминать. И все-таки я подчеркиваю, что все получилось очень удобно. Это придает его страсти своего рода достоинство, да еще в придачу он может безо всяких осложнений заниматься своей киностудией.
Джилл встала и куда-то исчезла. Я взял в руки помер «Лос-Анджелес таймс», который лежал на полу возле кушетки. В передовой статье рассказывалось о поимке группы похитителей пуделей. Они крали пуделей в районе Беверли-хилз и изготавливали из них тушенку. Этими похитителями пуделей оказалась небольшая банда американских индейцев, окопавшихся где-то в Гольдуотерском каньоне. И хотя главу этой банды поймали, он не испугался. Его звали Джимми Тандер. «Если мы не можем поглотить нашего врага, мы будем поглощать его пуделей», – заметил Джимми Тандер. К настоящему времени банда съела уже шестьдесят пуделей, несколько собак породы ши-цзу и одного большого пиринейца.