Цири (сборник)

Сапковский Анджей

– Не надо отвлекаться на рассказы о проделках детишек, – прервала Филиппа Эйльхарт. – Так когда наконец Гоидемару сказали правду?

– Никогда. Он не спрашивал, а нас это устраивало.

– Но кто из детей был незаконнорожденным ребенком Фальки, вы знали?

– Конечно. Адель.

– Не Фиона?

– Нет. Адель. Она скончалась от чумы. Дьявольский ублюдок, проклятая кровь, дочь чертовой Соколихи-Фальки наперекор протестам короля помогала жрецам в пригородной больнице, спасала больных детей, а сама заразилась и умерла. Ей было семнадцать лет. Годом позже ее псевдобрат Амавет учинил роман с графиней Анной Камэни и пал от рук убийц, нанятых графом. В тот же год скончалась Рианнон, не перенесшая смерти обожаемых ею детей. Тогда-то Гоидемар призвал нас снова. Потому

что принцессой Фионой, последней из тройки, интересовался король Цинтры Корам. Хотел взять ее женой своему сыну, кстати, тоже Кораму, но, зная кружащие слухи и сплетни, опасался, как бы Фиона не оказалась внебрачной дочерью Фальки. Мы использовали весь свой авторитет, чтобы убедить его в том, что Фиона – законный ребенок. Не знаю уж, поверил ли он, но молодые пришлись друг другу по вкусу, и таким образом вскоре дочь Рианнон, прапрапрабабка вашей Цири, стала королевой Цинтры.

– Внеся в династию Корамов тот самый ген, за которым вы продолжали охотиться.

– Фиона, – спокойно сказала Энид ан Глеанна, – не была носителем гена Старшей Крови, который мы уже тогда называли «геном Лары».

– То есть как это?

– Носителем «гена Лары» был Амавет, а наш эксперимент продолжался. Ибо Анна Камэни, из-за которой распрощались с жизнью любовник и муж, еще не сняв траура, родила близнецов. Мальчика и девочку. Отцом, несомненно, был Амавет, потому что девочка оказалась носительницей гена. Девочку назвали Мюриель.

– Прелестная Мерзавка Мюриель? – удивилась Шеала де Танкарвилль.

– Гораздо позже, – усмехнулась Францеска. – Вначале – Малютка Мюриель. Действительно, это был милый, прелестный ребенок. Когда ей исполнилось четырнадцать, ее уже называли Мюриель – Бархатные Глазки. Многие утонули в этих глазках. Наконец ее выдали за Роберта, графа Гаррамона.

– А мальчик?

– Криспин. У него этого гена не было, потому он нас и не интересовал. Погиб, кажется, во время какой-то войны. В голове у него только и было, что драться да стрелять.

– Постой. – Сабрина резким движением растрепала волосы. – Ведь Прелестная Мерзавка Мюриель была матерью Адалии по прозвищу Ворожейка…

– Верно, – подтвердила Францеска. – Любопытная штучка эта Адалия. Мощный Исток, идеальный материал для чародейки. Увы, она не хотела быть чародейкой. Предпочитала быть королевой.

– А ген? – спросила Ассирэ вар Анагыд. – Она была его носителем?

– Как ни странно – нет.

– Так я и думала, – кивнула Ассирэ. – Непрерывно «ген Лары» может передаваться только по женской линии. Если же носителем оказывается мужчина, ген редуцируется во втором, самое большее в третьем поколении.

– Однако после этого, вероятно, все же активизируется, – сказала Филиппа Эйльхарт. – Адалия, у которой «ген Лары» не проявился, была матерью Калантэ, а ведь Калантэ, бабка Цири, снова оказалась носительницей «гена Лары».

– Первой после Рианнон, – неожиданно проговорила Шеала де Танкарвилль. – Вы ошибались, Францеска. Было два гена. Один, истинный, был скрытым, латентным, вы прозевали его у Фионы, обманутые сильным и четко выраженным геном Амавета. Но у Амавета был не «ген Лары», а активатор. Госпожа Ассирэ права. Передающийся по мужской линии активатор уже у Адалии был настолько нечетким, что вы его не обнаружили. Адалия была первым ребенком Мерзавки. У следующих наверняка не было и следа активатора. Латентный ген Фионы тоже скорее всего редуцировался бы у ее мужских потомков не дальше чем в третьем поколении. Но он не исчез, и я знаю почему.

– Черт побери, – прошипела сквозь зубы Йеннифэр.

– Я заплутала, – сообщила Сабрина Глевиссиг, – заплутала в дебрях вашей генетики и генеалогии.

Францеска пододвинула к себе патеру с фруктами, протянула руку, прошептала заклинание.

– Простите за базарный психокинез, – улыбнулась она, приказав красному яблоку подняться высоко над столом. – Но при помощи левитирующих фруктов мне легче будет все объяснить, в том числе и ошибку, которую мы совершили. Красное яблочко – это «ген Лары». Старшая Кровь. Зеленое – латентный ген. Гранат – это псевдоген, активатор. Начнем. Вот Рианнон, красное яблочко. Ее сын

Амавет – гранат. Дочь Амавета – Прелестная Мерзавка Мюриель и его внучка Адалия – тоже гранаты, причем последний – уже редуцирующийся. А вот вторая линия: Фиона, дочь Рианнон – зеленое яблочко. Ее сын Корбетт, король Цинтры, – зеленое. Сын Корбетта и Элен Каэдвенской Дагорад – зеленое. Как видите, в двух последующих поколениях исключительно мужские потомки, ген редуцируется, он уже очень слаб. Однако в самом низу у нас теперь гранат и зеленое яблочко. Адалия, княжна Марибора, и Дагорад, король Цинтры. И их дочь – Калантэ, красное яблочко. Возродившийся, сильный «ген Лары».

– Ген Фионы, – кивнула Маргарита Ло-Антиль, – встретился с активатором Амавета в результате супружеского инцеста, и никто не обратил внимания на кровное родство? Ни один королевский геральдик и хронист не обратили внимания на явное кровосмешение?

– Оно не было столь уж явным. Ведь Анна Камэни не кричала на весь базар, что ее близнецы – внебрачные дети, потому что родственники мужа незамедлительно лишили бы и ее самое, и ее детей герба, титулов и имущества. Да, верно, сплетни появились и кружили упорно, причем не только среди плебса. Мужа для «порченной» инцестом Калантэ пришлось искать аж в дальнем Эббинге, куда слухи не дошли.

– Прибавь к своей пирамиде еще два красных яблока, Энид, – сказала Маргарита. – Теперь, в соответствии со справедливыми замечаниями госпожи Ассирэ, возродившийся «ген Лары» гладко идет по женской линии.

– Да. Вот Паветта, дочь Калантэ. И дочь Паветты – Цирилла. Единственная в данный момент наследница Старшей Крови, носительница «гена Лары».

– Единственная? – резко спросила Шеала де Танкарвилль. – Не слишком ли ты самоуверенна, Энид?

– Что ты имеешь в виду?

Шеала неожиданно поднялась, стрельнула унизанными перстнями пальцами в патеру и заставила левитировать оставшиеся на ней фрукты, разрушив и превратив в разноцветный хоровод всю схему Францески.

– Вот что я имею в виду, – холодно проговорила она, указав на фруктовый хаос. – Все это – возможные генетические комбинации. И мы знаем не больше, чем видим здесь, то есть ничего. Ваша ошибка отыгралась на вас, Францеска, породила лавину ошибок. Ген проявился случайно спустя сто лет, за эти годы могло случиться такое, о чем мы и понятия не имеем. События тайные, тщательно скрываемые, затушевываемые. Дети добрачные, внебрачные, зачатые тайно, даже подмененные. Инцесты. Смешение рас, кровь забытых предков, отзывающаяся в поздних поколениях. Короче говоря, ген, который сто лет тому назад был у вас на расстоянии вытянутой руки, даже в руках, теперь ускользнул. Ошибка, Энид, ошибка, ошибка! Слишком много стихийности, слишком много случайностей. Слишком мало контроля. Слишком мало вмешательства в случайность.

– Мы, – стиснула зубы Энид ан Глеанна, – имели дело не с кроликами, которых можно запирать в клетки, подбирая из них пары.

Фрингилья, следуя за взглядом Трисс Меригольд, заметила, как руки Йеннифэр вдруг сжали резные подлокотники стула.

«Так вот что сейчас связывает Йеннифэр и Францеску, – лихорадочно размышляла Трисс, по-прежнему избегая взгляда подруги. – Расчет. Ведь, конечно же, не обошлось без сознательного подбора пар и разведения потомства. Да, их планы относительно Цири и принца из Ковира, на первый взгляд, казалось бы, невероятные, в действительности были совершенно реальны. Они такое уже делали. Возводили на троны кого хотели, по собственному желанию конструировали союзы и династии, которые были им удобны и выгодны. В дело шло все: чары, афродизии, эликсиры. Короли и королевы неожиданно заключали странные, часто морганатические браки, зачастую наперекор всем планам, намерениям и договорам. А позже тем, кто хотел, но не должен был родить, тайно подавали противозачаточные средства. Те же, кто рожать не собирался, а надо было, чтобы рожал, вместо обещанных средств получали плацебо, воду с лакрицей. Отсюда и все эти невероятные родственные отношения – Калантэ, Паветта… И Цири. Йеннифэр была в этом замешана. А теперь сожалеет. И правильно делает. Черт побери, если об этом узнает Геральт…»