Цири (сборник)
Шрифт:
– Вытащил раскаленную подкову из огня, – подтвердил Лютик. – Даже несколько минут держал ее в руке и не поморщился. Ни один из нас не сумел бы повторить этот фокус даже с печеной картофелиной.
– Он невосприимчив к огню.
– Что он может еще?
– Может, если захочет, стать невидимым. Может взглядом заколдовать, погрузить в глубокий сон, как поступил со стражами в лагере Виссегерда. Может обращаться в нетопыря и летать, как нетопырь. Думаю, все это он может проделывать только ночью и только в полнолуние. Но я могу и ошибаться. Он уже несколько раз заставал меня врасплох, вероятно, у него может еще что-то быть в запасе. Подозреваю, что он необычен даже для вампира. Идеально уподобляется
– Геральт?
– Слушаю, Лютик.
– Ну а если… Ну, я спрашиваю чисто теоретически… Если бы…
– Не знаю, – ответил ведьмак честно и искренне. – Не знаю, смог бы я его прибить. И поверьте, предпочитаю не пробовать.
Лютик принял близко к сердцу совет ведьмака и решил выяснить неясности и развеять сомнения. Сделал он это, как только они отправились в путь. И сделал со свойственным ему тактом.
– Мильва! – воскликнул он вдруг, не останавливая лошадь и косясь на вампира. – Ты могла бы проехать вперед, подстрелить олененка или кабанчика? Я уже по горло сыт ягодами и грибами, рыбами и беззубками, с удовольствием съел бы для разнообразия хороший кус настоящего мяса. Как ты на это, Регис?
– Слушаю? – Вампир поднял голову от шеи лошади.
– Говорю, мясо! – четко повторил поэт. – Я уговариваю Мильву поохотиться. Ты б съел свежего мяса?
– Съел бы.
– А крови, свежей крови б выпил?
– Крови? – Регис сглотнул. – Нет. Что до крови – благодарю. А вы, если есть желание, не стесняйтесь.
Геральт, Мильва и Кагыр хранили молчание. Тяжелое, гробовое молчание.
– Я понимаю, в чем дело, Лютик, – медленно проговорил Регис. – И позволь мне успокоить тебя. Я вампир, верно. Но крови я не пью.
Гробовое молчание стало могильным. Но Лютик не был бы Лютиком, если б тоже молчал.
– Думаю, ты неверно меня понял, – сказал он беззаботно, – я имею в виду не…
– Я не пью крови, – прервал Регис. – Давно. Отучился.
– То есть как – отучился?
– Обыкновенно.
– Я, ей-богу, не понимаю.
– Прости. Это личная проблема.
– Но…
– Лютик… – не выдержал ведьмак, обернувшись в седле. – Это элементарно, Лютик. Регис только что сказал тебе, чтобы ты заткнулся. Только выразил это вежливее. Так будь добр, закрой хайло наконец.
Однако посеянное зерно беспокойства и неуверенности проклюнулось и дало всходы. Когда они остановились на ночлег, атмосфера все еще была тяжелой и напряженной, ее не разрядила даже подбитая Мильвой у реки жирная, не меньше восьми фунтов черная казарка, которую они обмазали глиной, испекли и съели, дочиста обглодав даже самые маленькие косточки. Голод забили, но беспокойство осталось. Разговор не клеился, несмотря на титанические усилия Лютика. Болтовня поэта превратилась в столь очевидный монолог, что наконец он заметил это и сам. И умолк. Воцарившуюся у костра глубокую тишину нарушал лишь хруст сена, которое методически пережевывали лошади.
Несмотря на позднюю пору, никого, однако, не тянуло спать. Мильва грела воду в подвешенном над огнем котле и распрямляла над паром смявшиеся перья стрел. Кагыр ремонтировал полуоторвавшуюся застежку сапога. Геральт стругал палочку. Регис водил глазами от одного к другому.
– Ну хорошо, – сказал он наконец. – Похоже, никуда не денешься. Сдается, я давно должен был вам объяснить…
– Никто
– Я тоже старомодный, – отозвался Кагыр, все еще занятый сапогом.
– Я воще других модов не знаю, – сухо бросила Мильва, сунув очередную стрелу во вздымающийся из котла пар.
– Не обращай внимания на треп Лютика, – добавил ведьмак. – Такой уж он есть. А откровенничать перед нами и признаваться в чем-то ты не обязан. Мы перед тобой тоже душу не изливали.
– Однако я думаю, – слегка улыбнулся вампир, – вы соблаговолите выслушать то, что я хочу сказать, отнюдь не будучи обязан? Я чувствую потребность быть откровенным с людьми, которым протягиваю руку и принимаю как товарищей.
На этот раз не ответил никто.
– Начать следует с того, – помолчав, сказал Регис, – что все опасения, которые могут быть связаны с моей вампирьей природой, безосновательны. Я ни на кого не набрасываюсь, не подбираюсь ночью, чтобы впиться зубами в шею спящего. И не только в шеи моих спутников, к которым у меня отношение не менее старомодное, нежели у других присутствующих здесь… старомодников. Я не касаюсь крови вообще. Вообще и никогда. Отказался и отвык от нее, когда она стала для меня проблемой. Опасной проблемой, разрешить которую мне было нелегко. Проблема, – продолжал он, помолчав, – по сути дела, проявилась и стала опасной чуть ли не строго по учебнику «О вреде кровопийства». Уже в юные годы я любил… хммм… поразвлечься в хорошей компании и этим не отличался от большинства сверстников. Вы ведь знаете, как это бывает, сами были молодыми. Однако у вас, людей, действует система запретов и ограничений: родительская власть, опекуны, начальники и руководители, обычаи, наконец. У нас этого нет. Молодежь пользуется полной свободой. И создает собственные образцы поведения, разумеется, глупые, отличающиеся истинно младенческой дурью. Не хлебнешь? Ах, нет? Ну тогда что же ты за вампир? Ах, он не пьет? Ну так не приглашайте его больше, он портит нам всю потеху. Я не хотел портить потеху, а перспектива потерять одобрение друзей меня пугала. Ну… и я играл, веселился. Гульба и баловство, пирушки и попойки, каждое полнолуние мы летали в деревни и пили из кого попало. Наисквернейшую, самого отвратного качества… хммм… влагу. Нам было без разницы, из кого… лишь бы… хмммм… гемоглобин… Какая ж потеха без крови! С вампирками пошалить тоже как-то смелости не хватало, пока не глотнешь.
Регис замолчал, задумался. Все тоже молчали. Геральт почувствовал, что ему ужасно хочется упиться вдрызг.
– Игры делались все развязнее, – продолжал вампир. – Дальше – больше. Порой как пойдет-поедет, так по три-четыре ночи кряду я не возвращался в склеп. От самого малого когда-то количества… влаги я начинал терять контроль над собой, однако это не мешало мне продолжать пиршество. Друзья – как друзья. Одни по-дружески унимали, так я на них обижался. Другие, наоборот, уговаривали, вытаскивали из склепа на гулянки, да что там, подсовывали… хммм… объекты. И веселились, поглядывая на меня.
Мильва, по-прежнему занятая подновлением смятых перьев, забурчала. Кагыр наконец кончил починять сапог и, казалось, спал.
– Потом, – продолжал Регис, – появились тревожные признаки. Шалости и общество отошли на второй план. Оказалось, что я вполне могу обойтись и без них. Меня начала устраивать просто… кровь, даже та, которую пьешь…
– Чокаясь с зеркалом? – вставил Лютик.
– Хуже, – спокойно ответил Регис. – Я не отражаюсь в зеркалах.
Он какое-то время помолчал.