Цири (сборник)

Сапковский Анджей

Лютик громко фыркнул, многозначительно взглянув на вампира и нильфгаардца.

– Мое многочленное имя, – проговорил несколько обиженный его взглядом Регис, – имя настоящее. Согласующееся с вампирьей традицией.

– Мое тоже, – поспешил пояснить Кагыр. – Маур – имя моей матери, а Дыффин – прадеда. И не вижу здесь ничего смешного, поэт. А сам-то ты, интересно бы узнать, тебя-то самого как зовут? Ведь «урезанный» Лютик – явный псевдоним.

– Я не могу выдавать вам свое настоящее имя и пользоваться им, – таинственно ответствовал бард, гордо задирая нос. – Оно слишком

знаменито.

– Меня, – неожиданно включилась в разговор Мильва, долго и угрюмо молчавшая, – здорово злило, когда меня сокращали в Майю, Маню, Марыльку. Кто такое имя слышит, зараз думает, что можно по заднице шлепнуть.

Темнело. Журавли улетели, их курлыканье утихло вдали. Успокоился ветер, веющий с гор. Ведьмак убрал сигилль в ножны.

«Можно было ожидать раньше, – подумал он. – Но кто из нас, кроме Региса, разбирался в таких делах? Нет, конечно, все заметили, что Мильву часто по утрам рвет. Но мы порой ели такое, что всех наизнанку выворачивало. Лютик тоже блевал раза два, а у Кагыра как-то разыгрался такой понос, что он перепугался, уж не дизентерия ли это. А то, что девушка то и дело слезает с коня и уходит в кусты, я принял за воспаление мочевого пузыря…

Ну, балбес!

Регис, кажется, догадывался. Но молчал. Молчал до тех пор, когда больше уже молчать было нельзя. Когда мы остановились в покинутом лесорубами шалаше, Мильва отозвала его в лес и они долго, временами очень громко, разговаривали. Вампир вернулся из леса один. Варил и смешивал какие-то травы, потом неожиданно попросил всех нас в шалаш. Начал он издалека, как всегда, своим действующим на нервы менторским тоном».

– Обращаюсь ко всем, – повторил Регис. – Как ни говори, мы – команда и несем коллективную ответственность. Здесь ничего не меняет тот факт, что, вероятнее всего, среди нас отсутствует тот, кто несет самую большую – индивидуальную – ответственность. Я бы сказал так: непосредственную.

– Выражайся, язви тебя в душу, если она у тебя, конечно, есть, яснее, – занервничал Лютик. – Команда, коллектив, ответственность… Что с Мильвой? Чем она больна?

– Это не болезнь, – тихо сказал Кагыр.

– Во всяком случае, не в прямом значении этого слова, – подтвердил Регис. – Мильва беременна.

Кагыр кивнул, показав тем самым, что догадывался. Лютик осоловел. Геральт прикусил губу.

– Который месяц?

– Она отказалась назвать, притом в весьма малолюбезной форме, какую-либо дату, в том числе и дату последних месячных. Но я в этом разбираюсь. Десятая неделя.

– Значит, забудь о своих патетических намеках на непосредственную и индивидуальную ответственность, – угрюмо сказал Геральт. – Это не мы. Если у тебя и были какие-то сомнения, то я их отвожу. Однако ты совершенно прав, говоря о коллективной ответственности. Нам сразу и неожиданно достались, я бы сказал так, роли отцов и мужей. Послушаем, что скажет лекарь. Внимательно.

– Нормальное, регулярное питание, – начал перечислять Регис. – Никаких стрессов. Здоровый сон. А вскоре – конец конной езде.

Молчали

долго.

– Понятно, – сказал наконец Лютик. – У нас проблемы, милсдари мужья и отцы.

– И более крупные, чем вы думаете, – сказал вампир. – Либо менее. Все зависит от точки зрения.

– Не понимаю.

– А должен бы, – буркнул Геральт.

– Она потребовала, – после краткого молчания проговорил Регис, – чтобы я приготовил и дал ей некий сильно и радикально действующий… медикамент. Она считает это ремедиумом против хлопот. Она настроена весьма решительно. Весьма.

– Ты дал?

– Не посоветовавшись с другими… отцами и мужьями? – усмехнулся Регис.

– Лекарство, о котором она просит, – тихо проговорил Кагыр, – не чудесная панацея. У меня три сестры, я знаю, что говорю. Она, кажется, думает, что вечером выпьет отвар, а наутро двинется вместе с нами. Ничего подобного. Ничего. Понадобится не меньше десяти дней, прежде чем можно будет посадить ее на лошадь. Ты, Регис, должен ей об этом сказать до того, как дать лекарство. А дать сможешь только тогда, когда мы найдем для нее кровать. Кровать и чистую постель.

– Понял, – кивнул Регис. – Один голос «за». А ты, Геральт?

– Чего – я?

– Господа любезные. – Вампир обвел их своими темными глазами. – Не прикидывайтесь, будто не понимаете.

– В Нильфгаарде, – сказал Кагыр, краснея и опуская голову, – в таких вопросах решающий голос остается за женщиной. Никто не может влиять на ее решение. Регис сказал, что Мильва решила… воспользоваться медикаментом. Только поэтому, исключительно поэтому, я начал невольно думать о предстоящем как о свершившемся факте. И о его последствиях. Но я – чужеземец, не разбирающийся в ваших… Я вообще в такие дела не имею права вмешиваться. Простите.

– За что? – удивился трубадур. – Ты что, действительно принимаешь нас за дикарей, нильфгаардец? За примитивное племя, подчиняющееся каким-то шаманским табу? Разумеется, только женщина может принять решение, это ее неотъемлемое право. Если Мильва решается на…

– Замолкни, Лютик, – буркнул ведьмак. – Заткнись, очень тебя прошу.

– Ты думаешь иначе? – взорвался поэт. – Ты хотел бы ей запретить, либо…

– Заткнись, черт побери, иначе я за себя не ручаюсь. Сдается мне, Регис, ты проводишь среди нас нечто вроде плебисцита. Зачем? Медик – ты. Снадобья, которые она просит… Да, снадобья, к слову «медикамент» у меня как-то душа не лежит – гляньте-ка, опять душа вылезла! Только ты можешь это снадобье приготовить и дать. И ты это сделаешь, если она попросит опять. Не откажешь.

– Медикамент уже готов. – Регис показал маленькую бутылочку из темного стекла. – Если она попросит снова, я не откажу. Если попросит!

– Так в чем же дело? В нашем единомыслии? Во всеобщем одобрении? Ты этого ожидаешь?

– Ты прекрасно знаешь, в чем дело, – сказал вампир. – Верно чувствуешь, что надо сделать. Но поскольку спрашиваешь, отвечаю. Да, Геральт, дело именно в этом. Да, именно это следует сделать. Нет, этого ожидаю не я.

– Ты можешь выражаться яснее? – спросил Лютик.