Цирк
Шрифт:
«В забастовках и демонстрациях весны 1951 года, охвативших важнейшие промышленные центры, участвовали сотни тысяч трудящихся.
В массовых народных демонстрациях наряду с рабочими-ветеранами принимали участие молодые трудящиеся, не помнившие республику, крестьяне, недавно вовлеченные в промышленность, а также тысячи служащих и чиновников, студентов и представителей интеллигенции.
Широкие слои мелкой и немонополистической буржуазии с симпатией относились к движению». [9]
9
История Коммунистической партии Испании. Краткий курс, М., 1961,
Вот тогда-то молодое поколение и стало выдвигать своих писателей и поэтому кинорежиссеров и художников, которые взглянули вокруг себя гневным и требовательным оком. За несколько лет возникла целая плеяда романистов, бросивших вызов казенному оптимизму, стремившихся называть вещи своими именами. Романисты эти – Рафаэль Санчес Ферлосио, Хуан Гойтисоло, Хесус Фернандес Сантос, Долорес Медио, Анна Мария Матуте и другие – отвергли соблазны декаданса, потому что они шли от жизни, а не от литературы, и реалистами их делала сама жизнь.
«В обществе, где человеческие отношения глубоко неестественны, реализм – это необходимость. Каждую секунду для испанского деятеля культуры существование кажется сном. Все вокруг способствует тому, чтобы вырвать его из времени, в котором он живет…
Для нас, испанских писателей, есть только один вид бегства – бегство в действительность».
Эти слова принадлежат Хуану Гойтисоло, успевшему стать, несмотря на молодость, одним из самых приметных писателей современной Испании.
Родился Хуан Гойтисоло в 1931 году в Барселоне. Война была его первой школой – «три года гражданской войны, – рассказывает он, – навечно врезались в мою память». Он учился в университетах – в барселонском и мадридском, а с 1950 года целиком посвятил себя литературе. Вот почти все, что известно о его молодости. Остальное – в его романах: первые из них, как признается Гойтисоло, во многом носят автобиографический характер.
Уже больше десяти лет работает Хуан Гойтисоло в литературе, и во всем, что им создано, – в романах, рассказах, очерках – проявилась одна характернейшая черта. «Бегство в действительность» предпринято им не для того только, чтобы «отображать» эту действительность, но для того, чтобы понять ее, разобраться в ней, дойти до сути. Каждая новая книга писателя решает жизненно важные для него – и, как оказывается, не для него одного – проблемы. И с каждой новой книгой сам он меняется, мужает, идет вперед – через познание мира к его преобразованию.
«Мне было двадцать лет, – вспоминает Хуан Гойтисоло о том времени, когда он писал «Ловкость рук», – и я чувствовал себя чужаком в своей стране. Все твердили, что Испания – лучшая страна в мире, и потому мне казалось, что нет на свете страны хуже. Любая жизнь представлялась разумнее той, какой жил я».
Что, собственно говоря, происходит в этом романе? Несколько мадридских студентов убивают время, слоняясь по кабакам, распутничая, не брезгуя подлогами и мелкими кражами. Юнцы «из хороших семей», открыто презирающие своих родителей, попирают все их нормы и запреты. Наконец, они решаются на убийство престарелого депутата Гуарнера, своим прекраснодушием прикрывающего мерзости франкистского режима. Цели покушения расплывчаты, организовано оно по-мальчишески – роль непосредственного исполнителя поручается слабому, мягкосердечному Давиду, у которого в решительный момент недостает духу вытащить револьвер из кармана. Покушение сорвано. Тогда вожак группы художник Агустин Мендоса выносит Давиду смертный приговор, сам приводит его в исполнение и сам же отдается в руки полиции. Собравшаяся толпа осыпает убийцу проклятиями; раздаются вполне как будто резонные возгласы: «Бывает, это делают, потому что нужно, а уж такие подонки… Боже правый, так маешься, пока вырастишь сына, и чтоб его вот так убили… Это все деньги. Если бы они, вместо того чтобы получать их от родителей, сами
Итак, роман об испорченной буржуазной молодежи, которая со скуки не прочь поиграть в заговор? Подобное толкование не исключено, при желании его нетрудно подкрепить свидетельствами действующих лиц. («Буржуа захотели повеселиться», – с горечью говорит себе после провала покушения его участница Анна.) Быть может, именно такое толкование усыпило бдительность цензуры – ведь франкистская пропаганда, пытаясь восстановить народ против передовой интеллигенции, постоянно оперирует демагогическими рассуждениями типа: «Все эти смутьяны и бунтовщики просто с жиру бесятся». Да и среди читателей романа нашлись, вероятно, такие, реакцию которых словно предвосхищает один из персонажей «Ловкости рук» Луис Паэс: «У старичков слюнки потекут, когда они станут нудить о пороках, разложении и прочей дребедени. Мой дорогой папаша с огромным удовольствием читает за завтраком такую брехню».
Однако вдумчивый читатель настораживался задолго до этих непочтительных слов. В самом образном строе романа, во всей его атмосфере было что-то непривычное, тревожившее, заставлявшее видеть в «Ловкости рук» не просто обличение пороков молодежи с позиций благонамеренности, а нечто иное, большее…
На первой же странице, набрасывая скупую картину тоскливого городского рассвета – дождь, фонари, желтеющие сквозь туман, – автор мимоходом роняет: «Здания, обступившие с двух сторон улочку, походили па плоские декорации, поставленные для съемки фильма». Можно и не обратить внимания на эту фразу, посчитав ее незначительной пейзажной подробностью. Но «заданное» ею ощущение недостоверности, призрачности, иллюзорности усиливается с каждой новой страницей, рисующей мир, в котором живут герои и сверстники Хуана Гойтисоло.
Все в этом мире фальшиво, все пропитано ложью. Лжет преуспевающий дон Херонимо – «воплощение динамизма и веселья», лжет себе и окружающим почтенный сеньор Сидонио Паэс, «играющий в безмятежную семейную жизнь». Лгут школьные учителя, университетские профессора и церковные проповедники, лгут газеты и книги, лгут родительские поучения. Лгут все слова – и в особенности те, что принято называть высокими.
«Раньше слова были, как монеты, – настоящие и фальшивые, – скажет в другом романе Гойтисоло, «Прибой», антифашист Хинер. – Теперь же в ходу только фальшивые монеты. Слова «хлеб», «справедливость», «человек» потеряли свое истинное значение. Они стали пустым звуком, орудием лжи».
Хинер, у которого за плечами гражданская война и годы концлагеря, умеет отличать настоящие монеты от фальшивых. Молодые люди, изображенные в первом романе Гойтисоло, не знают, как это сделать, для них все ценности – фальшивые. Умонастроением, да и многими поступками, они разительно напоминают своих ровесников – «рассерженную» молодежь Англии, американских «битников». Но есть тут одно существенное различие.
Позиция, характерная почти для всех «сердитых молодых людей», блудных сыновей буржуазного мира, – пассивное неприятие окружающей их действительности. Напротив, герои Гойтисоло – Агустин, Луис, Рауль, Кортесар, Анна – стремятся к политическому действию. Клокочущая в них ненависть к уродливому и лицемерному обществу ищет выхода, и они готовы на все, лишь бы разорвать опутавшую их паутину лжи, отомстить за свою искалеченную, бессмысленно пропадающую молодость.
Признаки оживления борьбы против франкистского режима (то здесь, то там в романе как бы вскользь упоминается о забастовках, об уличных беспорядках, о процессе революционеров) направляют эти искания в определенную сторону. Действовать – пусть даже не зная толком, во имя чего, не имея никаких идеалов, но только не покориться, не примириться, не стать такими, как отцы! «Идеология, которая не призывает к немедленным активным действиям, – фальшива и вредна», – говорится в редакционной статье подпольного журнала, который удалось выпустить Мендосе и его товарищам.