Цитадель огня. Мрак остаётся [Авт. сборник]
Шрифт:
Тревис удивленно моргнул и принялся разглядывать стены, полуразрушенную хижину и монетку у себя в руке. Ему стало страшно. Откуда взялся свет? Он знал, что должен подумать, понять, как очутился так далеко от дома, но ему казалось, будто кто-то напихал ему в голову ваты, которая мешает сосредоточиться. Тогда он занялся узлом с вещами.
Узел был весь в грязи, но под ней Тревис обнаружил концы веревки. Развязав ее непослушными пальцами, он положил узел перед собой и начал разворачивать.
Верхний слой оказался из какой-то промасленной ткани, которая защитила вещи от грязи и воды. Тревис вытащил
Балахон показался ему смутно знакомым, но он никак не мог вспомнить, где его видел. Он был сухим и, похоже, теплым. Тревис натянул его через голову — дождь смыл всю грязь с его тела — разгладил серую ткань и удовлетворенно вздохнул.
Однако в узле лежало еще что-то. Тревис наклонился и вытащил серый плащ, потрепанный, но из плотной ткани и теплый. Впрочем, когда Тревис приподнял его, в бледном свете стало видно, что он сильно поношен и местами даже просвечивает насквозь. Тревис накинул плащ на плечи.
Быстро исследовав узел, он обнаружил там еще несколько предметов. Маленький мешочек из мягкой кожи, завязанный шнурком, пустой. Тревис сразу сообразил, что это кошелек, и осторожно положил туда половинку серебряной монетки. Потом поколебался несколько мгновений, снял с шеи талисман — руну надежды — и убрал вслед за монетой. Затем затянул шнурок и надел кошелек на шею.
Кроме кошелька, Тревис нашел широкий кожаный ремень, которым подпоясал рясу, свои любимые сапоги из оленьей кожи — он тут же их натянул — и тонкий стилет, рукоять которого украшал алый, точно кровь, камень. Тревис потрогал кончик, поморщился, почувствовав, какой он острый, и засунул за ремень, сдвинув чуть вбок, чтобы его прикрывал плащ.
Пора в путь. Больше здесь оставаться нельзя. Грабители наверняка сообразят, что он будет искать какое-нибудь укрытие. Они привыкли иметь дело с трупами. Прикончить человека им раз плюнуть. Тревис шагнул к дыре в стене. В тот момент, когда он подумал, что надо бы погасить свет, тот сам исчез без следа, и ночь снова вступила в свои права.
Ливень, похоже, растратил все свои силы и превратился в легкую сырую дымку, гром едва слышно гремел где-то вдалеке. Тревис понял, что гроза вот-вот закончится, но ночь казалась еще чернее, чем прежде. Малиновые искорки плясали в воздухе перед ним, исчезая всякий раз, когда он моргал, но тут же возвращались вновь.
Он продвигался вперед в кромешной темноте и уже через несколько шагов вышел на дорогу, которая убегала вдаль, и страшно обрадовался. Он по-прежнему не знал, где находится — по крайней мере точно не знал, — но если есть дорога, значит, где-то должны быть люди, которые смогут помочь.
Тревис зашагал по дороге. Впрочем, ее вряд ли следовало называть столь солидным словом. Узкая тропинка вилась между деревьями и Небольшими валунами, но идти по ней было легко даже в темноте. Плащ защищал от моросящего дождя, но пот заливал глаза и стекал по спине под серым балахоном. Яркие искорки продолжали плясать перед глазами, и Тревис вдруг решил, что, наверное, заболел, и потому ему так трудно сосредоточиться, заставить себя думать и вспомнить, что с ним произошло.
Да, все правильно. Была какая-то лихорадка и болезнь. И еще человек. Нет, не просто человек — друг. Он весь горел от высокой температуры.
В темноте перед ним возникли ослепительные искры — теперь золотистые, а не красные. Тревис заморгал, пытаясь избавиться от них, но они не желали исчезать и постепенно превратились в яркие прямоугольники. Окна.
Он поднял голову и увидел вдалеке еще огни. Город? Вполне возможно. Но только далеко. Ноги у Тревиса нестерпимо болели, горло саднило, будто он проглотил пригоршню раскрошенного стекла. Там, где свет, должны быть люди.
Тревис остановился перед каким-то домом. Если бы не свет за тусклыми окнами, он решил бы, что дом заброшен. Каменный фундамент зарос чертополохом, соломенная крыша просела. Над облезлой дверью висела доска, но, если на ней и было что-то написано, слова поглотил мрак. Изнутри доносились грубые голоса и смех.
Сгорбившись и вжав голову в плечи, Тревис подошел к двери и толкнул ее внутрь. Она жалобно заскрипела и открылась.
Смех тут же смолк, словно его обрезали тупым ножом.
Тревис увидел помещение с низким потолком и почерневшими от копоти балками и грязной соломой на полу. В открытом очаге горел огонь, тут и там стояли вонючие свечи, но света они практически не давали. Большую часть свободного пространства занимали три стола, за которыми устроились около полудюжины мужчин в грубых коричневых туниках, заляпанных землей штанах и маленьких кожаных шапочках. Все до единого были невысокого роста, кривоногими и очень сильными на вид. Все до единого молча пялились на Тревиса злыми, черными глазками.
Вилланы. Да, они свободные люди, но всего лишь крестьяне. Будь осторожен, Тревис.
Тревис шагнул внутрь. От порыва ветра дверь за ним с грохотом захлопнулась.
Опустив голову, чтобы не видеть хмурых лиц, он уселся у края стола, где, как ему показалось, было меньше всего народу. Похоже, эти люди не слишком рады его видеть, подумал Тревис. Наверное, опасаются чужаков. Но он же не доставит им никаких неприятностей. Просто немного отдохнет, а потом решит, что делать дальше. Он уже понял, что находится не на Земле, но ему необходимо точно знать, куда он попал. Тогда он сообразит, куда идти. Ведь у него здесь есть друзья, пусть он и не может пока вспомнить их имена. Он должен их найти.
Тишину нарушило тихое ворчание, но Тревис ничего не понял — монетка не помогла. Он еще ниже склонился над столом. Даже тусклый свет его пугал. Ему казалось, будто он пульсирует в спертом воздухе странного помещения.
Перед ним возникла тень, он поднял голову, и от этого простого движения у него все поплыло перед глазами. Рядом со столом стояла женщина. Определить, молодая она или старая, Тревис не смог, потому что ее лицо покрывала толстая короста. Коричневое платье перепачкано какой-то едой, потом и кровью, бесформенный тряпочный чепец прикрывал волосы. Тревису удалось рассмотреть только глаза, ясные и исполненные страха. Дрожащей рукой она поставила на стол маленькую глиняную кружку, а затем поспешно скрылась за занавеской.