Цитадель
Шрифт:
Позвольте! Как же мы сможем добиться чего-нибудь сообща, если будем ссориться между собой? Не забывайте, зачем мы здесь собрались.
– А зачем собственно мы здесь собрались?-спросил Оксборро капризно.- Мне нужно к больному
Эндрью, с серьезным и напряженным выражением лица, стоя на коврике перед камином, пытался овладеть положением.
– Вот в чем дело, господа.- Он тяжело перевел дух.- Я самый молодой из вас и работаю здесь недавно, но я надеюсь, что вы извините мою смелость. Может быть, именно потому, что я здесь новый человек, мне некоторые вещи виднее.... вещи, с которыми вы мирились
Каждый из них вам скажет, что он работает, как вол, валится с ног, не может урвать для себя свободной минуты, нет времени пообедать, вечно спешит на вызовы! А почему это так? Потому что никто из людей нашей профессии не пытается создать среди нас какую-то ооганизованность. Я бы мог привести вам десятки примеров, но возьмем хотя бы один: ночные вызовы. Все мы ложимся спать каждый вечер, боясь, что нас вот-вот поднимут с постели и позовут к больному. Мы не знаем спокойных ночей только уж потому, что нас могут разбудить каждую минуту. А "то, если мы будем уверены, что нас не могут вызвать? Если мы для начала организуем кооперативную систему ночной работы? Один врач будет брать на себя все ночные визиты одну неделю, а затем будет три недели свободен от всяких ночных визитов, и так каждый по очереди будет дежурным. Нс замечательно ли это?
Подумайте, какими бодрыми и свежими мы будем приступать утрем к работе...
Он остановился, заметив, что у всех безучастные лица.
– Ничего не выйдет!
– отрезал Экхарт.- Черт возьми, да я скорее согласен вставать каждую ночь, чем доверить хоть одного своего больного старому Фоксборро.1 Ха-ха!
Если он берет взаймы, он никогда не отдает!
Эндрью торопливо вмешался:
– Оставим пока этот вопрос - во всяком случае до следующего собрания, раз мнения наши расходятся. Но есть и другой вопрос, который не вызовет разногласий.
Для того чтобы его решить, мы и собрались сегодня. Этовопрос об отчислении пятой части нашего заработка в пользу доктора Луэллина.
Он остановился. Все смотрели на него, заинтересованные, так как дело касалось их кармана.
– Мы все согласны, что это несправедлиго. Я говорил с Оуэном. Он заявляет, что это не касается комитета, что это добровольное соглашение - между врачр.,\г1.
– Он прав,- брссил Экхарт.- Я помню, когда это постановили. Девять лет тому назад у нас тут было два злосчастных неуча: один работал в Восточной амбулатории, другой - в моем участке. Они очень часто обращались к Луэллину за советами насчет своих сольных. И вот в один прекрасный день он всех пас созвал и объявил, что не может даром терять время и мы должны как-нибудь его вознаграждать за это. Так оно началось. И так продолжалось все время.
– Но жалованье, которое он получает от комитета, окупает всю его работу для Общества. Да и за всякие другие свои обязанности он загребает немалые суммы.
Он просто купается в деньгах!
– Знаю, знаю,- сказал нетерпеливо Экхарт.- Но имейте в виду, Мэнсон, он нам чертовски полезен, этот самый Луэллин. И знает это. Если он затаит против пас злобу, нам солоно придется.
– Но с какой стати мы ему должны платить?-не сдавался Эндрью.
– Кушайте, слушайте!
– вставил Кон, снова наполняя свой стакан.
Оксборро метнул взгляд на дантиста.
– Разрешите мне высказаться. Я согласен с доктором Мэнсоном, что несправедливо отнимать у нас часть дохода.
Но доктор Луэллин-человек, занимающий высокое положение, замечательный врач, которым Общество в праве гордиться. Кроме того, он делает то, чего делать не обязан: дает нам возможность сбывать с рук трудных больных.
Эндрью уставился на говорившего, широко раскрыв глаза.
– А вы хотите сбывать с рук трудных больных?
– Ну, конечно,-раздраженно подтвердил Оксборро.
– А я не хочу!
– крикнул Эндрью.- Я хочу сам изучать их болезни и вылечивать их.
– Оксборро прав,- неожиданно пробурчал Медли.- Это первое правило врачебной практики, Мэнсон. Вы с годами придете к тому же. Скверные случаи надо сбывать с рук, избавляться, избавляться от них!
– Нет, чорт возьми!
– пылко возразил Эндрью.
Спор продолжался три четверти часа. В конце концов Эндрью, сильно раздраженный, воскликнул:
– Нам необходимо решить этот вопрос. Слышите, попросту необходимо! Луэллин знает, что мы против вычетов. Я с ним говорил сегодня.
– Что?!
– закричали разом Оксборро, Экхарт и даже Медли.
– Правильно ли я вас понял, доктор? Вы сказали Луэллину, что...- И Оксборро, привстав, устремил испуганный взгляд на Эндрью.
– Конечно, сказал! Должен же он когда-нибудь узнать.
Как вы не понимаете, что нам стоит только сплотиться, выступить единым фронтом - и мы непременно победим!
– К чорту!
– Экхарт весь побагровел.- Ну, и много же вы на себя берете! Вы не знаете, каким влиянием пользуется Луэллин! Он всем решительно распоряжается.
Счастье наше, если нас всех не уволят! Подумайте, каково было бы мне в мои годы искать другого пристанища.- Он, тяжело переваливаясь, пошел к двери.- Вы хороший парень, Мэнсон, но вы слишком молод ы.
Покойной ночи!
Медли тоже поспешно встал. По глазам его было видно, что он сразу кинется к телефону, чтобы умилостивить доктора Луэллина, сказать ему, что он, Луэллин, замечательный врач. Оксборро уже обратился в бегство. Через две минуты в комнате остались только Кон, Эндрью и остатки пива.
Они молча допили эти остатки. Эндрью вспомнил, что в кладовой есть еще шесть бутылок. Они покончили и с этими шестью. Потом разговорились. Помянули в подходящих выражениях происхождение, родню и нравственные качества Оксборро, Медли и Экхарта. Особенно усердно поминали Оксборро и его гармониум. Они не заметили, как пришла Кристин и ушла наверх. Они все говорили, отводя душу, как люди, которых постыдно предали.
На другое утро Эндрью обходил больных пасмурный, с мучительной головной болью. На площади мимо него проехал в своем лимузине Луэллин. Когда Эидрью пристыженно и вместе с тем вызывающе вскинул голову, Луэллин подарил его сияющей улыбкой.