Цитадель
Шрифт:
Таковы были успехи Эндрью к тому дню Б конце июня, когда Кристин воротилась и бросилась к нему на шею.
– Как хорошо опять очутиться дома!.. Да,, я хорони.)
провела время, по... право, не знаю... н ты так побледнел, милый! Наверное, Дженни тут морила тебя голодом!
Отдых принес ей пользу, она чувствовала себя хорошо, и па щеках ее цвел нежный румянец, Но ее тревожил Эндрью: у него не было аппетита, он каждую минуту лез в карман за папиросами.
Она спросила серьезно:
– Сколько времени будет продолжаться эта твоя исследовательская работа?
–
– Так слушай, Эндрью. Я вовсе не собираюсь читать тебе проповедь,хватит и одного проповедника в семье,- но не находишь ли ты, что раз эта работа так затягивается, тебе следует работать планомерно, вести правильный образ жизни, не засиживаться по ночам и не изводить себя?
– Ничего со мной не будет.
Но в некоторых случаях Кристин бывала удивительно настойчива. Она велела Дженни вымыть пол в "лаборатории", поставила туда кресло, разостлала коврик перед камином. В жаркие ночи здесь было прохладно, от сосновых половиц в комнате стоял приятный смолистый запах, к нему примешивался запах эфира, которь-й Эндрью употреблял при работе. Здесь Кристин сидела с шитьем или вязаньем, пока Эндрью работал за столом. Согнувшись над микроскопом, он совершенно забывал о ней, но она была'тут и поднималась с места ровно в одиннадцать часов.
– Пора ложиться.
– Ох, уже!
– восклицал он, близоруко щурясь на нее из-за окуляра.- Ты ступай наверх, Крис. Я приду через минуту.
– Эндрью Мэнсон, если ты полагаешь, что я пойду наверх одна... в моем положении...
Последняя фраза превратилась у них в излюбленную поговорку. Оба шутя употребляли ее при всяком удобном случае, разрешая ею все споры. Эндрью не в силах был противостоять ей. Он вставал смеясь, потягивался, убирал стекла н препараты.
В конце июля сильная вспышка ветряной оспы в Эберло прибавила ему работы, и третьего августа у него оказался особенно длинный список больных, которых нужно было навестить, так что он начал обход сразу после утреннего амбулаторного приема, а в четвертом часу дня, когда он поднимался по дороге к "Вейл Вью", утомленный, торопясь поесть и выпить чаю, так как сегодня пропустил завтрак, он увидел у ворот своего дома автомобиль доктора Луэллина.
Присутствие здесь этого неподвижного предмета заставило его внезапно вздрогнуть и поспешить к дсму.
Сердце его сильно забилось от мелькнувшего подозрения.
Он взбежал по ступеням крыльца, рванул входную дгерь и в передней наткнулся на Луэллнна. С нервной стремительностью посмотрев ему в лицо, он проговорил, заикаясь:
– Алло, Луэллии. Я... я не ожидал увидеть вас здесь так скоро.
– Да, и я тоже,- ответил Луэллии.
Эндрью улыбнулся.
– Так почему же?..
От волнения он не мог найти других слов, по вопросительное выражение его веселого лица говорило достаточно ясно.
Но Луэллип не улыбнулся в ответ. После очень короткого молчания он сказал:
– Войдемте сюда на минутку, мой дорогой.- Он потянул Эндрыо за собой в гостиную.- Мы все утро пытались вас разыскать.
Поведение Луэллина, его нерешительный вид, непонятное сочувствие в голосе пронизали Эндрью холодом.
Он пролепетал:
– Что-нибудь случилось?
Луэллин посмотрел в окно, на мост, словно ища самых осторожных, добрых слов для объяснения. Эндрью не мог больше выдержать. Он едва дышал, ему давила сердце жуткая неизвестность.
– Мэнсон,-начал Луэллин мягко,-сегодня утром...
когда ваша жена проходила по мосту, одна гнилая доска сломалась. С пен все благополучно, шюлпс благополучно.
Но, к сожалению...
Эндрью понял все раньше, чем Луэллин кончил.
Острая боль резнула его по сердцу.
– Вам, может быть, будет приятно знать,- продолжал Луэллин тонем спокойного сострадания,- что мы сделали все необходимое. Я сразу же приехал, привез сестру из больницы, и мы пробыли здесь весь день...
Наступило молчание. Эндрью всхлипнул раз, потом другой, третий. Закрыл лицо рукой.
– Полноте, дорогой друг,- уговаривал его Луэллин.- Кто мог предвидеть такой случай? Ну, прошу вас, перестаньте. Подите наверх и утешьте жену.
С опущенной головой, держась за перила, Эндрью пошел наверх. Перед дверью спальни он остановился, едва дыша, потом, спотыкаясь, вошел.
XIV
К 1927 году у доктора Мэнсона в Эберло была уже достаточно солидная репутация. Практика у него была не слишком большая, список пациентов численно не очень увеличился с тех первых тревожных дней его появления в городе. Но каждый человек из этого списка глубоко верил в своего доктора. Он прописывал мало лекарств.
Он имел даже неслыханную привычку отговаривать больных принимать лекарства, но уж если он какое-нибудь лекарство рекомендовал, то прописывал его в потрясающих дозах. Нередко можно было видеть, как Гедж, горбясь, шел через приемную с каким-нибудь рецептом в руках.
– Как это понять, доктор Мэнсон? Шестьдесят гран бромистого калия Ивену Джонсу! А в фармакопее указана доза впять гран!
– Ваша фармакопея - тот же "Сонник тети Кэти".
Приготовьте шестьдесят, Гедж. Вы же сами рады отправить Ивена Джонса на тот свет.
Но Ивеи Джонс, эпилептик, на тот свет не отправился.
Неделю спустя припадки стали реже, и его видели гуляющим в городском парке.
Комитет должен был бы особенно ценить доктора Мэнсона, так как он выписывал лекарств (за исключением экстренных случаев) вдвое меньше, чем всякий другой врач. Но, увы, Мэнсон обходился комитету втрое дороже, так как требовал постоянно другого рода затрат, и части из-за этого между ним и комитетом шла война. Он, например, выписывал вакцины и сыворотки разорительные вещи, о которых, как с возмущением заявлял Эд Чснкин, никто раньше здесь и не слыхивал. Раз Оуэн, защищая Мэнсона, привел в пример тот зимний месяц, когда Мэнсон с помощью вакцины Борде и Женгу прекратил свирепствовавшую в его участке эпидемию коклюша, в то время как все остальные дети в городе погибали от пего, но Эд Ченкин возразил: