Цитадель
Шрифт:
– Алло!
– сказал Эндрью.
Минутная пауза, затем незнакомый молодой человек ответил безучастно:
– Если вы заблудились, так лифт - направо, третья дверь.
Эндрью прислонился к опытному столу и вынул папиросу. Он спросил:
– А вы здесь чаем угощаете?
Тут молодой человек в первый раз поднял голову, угольно-черную, тщательно причесанную и странно не гармонировавшую с поднятым воротником засаленного пиджака.
– Только белых мышей,- ответил он, оживляясь.- Листья чая для них весьма полезны.
Эндрью засмеялся, быть может потому, что шутник был на пять лет моложе его. Он сказал в виде пояснения:
– Моя фамилия Мэнсон.
– Этого я и опасался. Так вы теперь включились
Теперь же я определенно бывший Гоуп.
– А чем вы здесь занимаетесь?
– Одному богу известно и Билли Пуговичнику, то есть Дьюэру. Чгстд рабочего дня я сижу и размышляю. Но больше всего просто сижу. Иногда мне присылают куски разложившихся шахтеров и запрашивают о причинах взрыва.
– А вы отвечаете?-вежливо осведомился Эндрью.
– Нет, - резко возразил Гоуп.- Я... на них!
Это крайне неприличное выражение облегчило душу обоим, и они вместе отправились завтракать. Доктор Гоуп пояснил, что завтрак здесь единственное занятие в течение рабочего дня, которое помогает ему сохранить рассудок. Гоуп изложил Мэнсону и многое другое. Он был сотрудником исследовательского отдела Кембриджского университета и попал сюда via Бирмингам, чем, вероятно, и объясняются (добавил, ухмыляясь, Гоуп) его частые выходки дурного тона. Его "ссудили" комитету благодаря настояниям профессора Дьюэра, чума его возьми! Он здесь выполняет чисто техническую работу, самые шаблонные обязанности, которые с тем же успехом мог бы выполнять любой служитель при лаборатории. Гоуп говорил, что его просто сводят с ума бездеятельность и косность комитета, который он сжато и выразительно называл "Утеха маньяков". То, что делается в этом комитете, типично для всех исследовательских учреждений в Англии: ведает ими кворум влиятельных болванов, слишком поглощенных своими собственными теориями и слишком занятых взаимными распрями, чтобы двигать работу в каком-либо определенном направлении. Гоупа дергали то в одну, то в другую сторону, командовали, что делать, вместо того чтобы дать ему делать то, что он считал нужным, и ему не удалось никогда хотя бы в течение полугода заниматься одной работой.
В разговоре с Эндрью он бегло охарактеризовал всех членов совета "Утеха маньяков". Председателя, сэра Вильяма Дьюэра, трясущегося от дряхлости, но неукротимого девяностолетнего старца, Гоуп называл "Билли Пуговичник", намекая на склонность сэра Вильяма оставлять незастегнутыми некоторые весьма ответственные части туалета. Старый Билли, по словам Гоупа, состоял председателем почти всех научных обществ в Англии. К тому же он вел по радио популярные беседы "Наука для детей", завоевавшие ему громадную известность.
Затем в совете состоял профессор Винни, которому-его студенты дали удачную кличку "Лошадь", Челлис, малый неплохой в тех случаях, когда он не изображает из себя какого-то "Рабле-Пастера-Челлиса", и, наконец, доктор Морис Гэдсби.
– Вы Гэдсби знаете?-спросил Гоуп.
– Да, пришлось раз с ним встретиться,- Эндрью рассказал об экзамене.
– Узнаю нашего Мориса,- сказал Гоуп с горечью.- И такой проклятый втируша! Повсюду пролезет. Умная бестия, между прочим. Но исследовательская работа его не интересует. Он занят только своей собственной персоной.- Гоуп неожиданно рассмеялся.- Роберт Эбби рассказывает о нем забавную историю. Гэдсби хотелось попасть в члены клуба "Бифштекс",- знаете, это один из тех лондонских клубов, куда главным образом ходят обедать, и очень приличные там обеды, между прочим. Ну, Эбби, старичок услужливый, обещал Гэдсби (бог его знает, зачем) похлопотать за него. Неделю спустя они встречаются. "Ну что, я принят?"-спрашивает Гэдсби. "Нет,- отвечает Эбби,- не приняты".- "Боже милостивый,- кричит Гэдсби,- неужели вы хотите сказать, что я забаллотирован?"- "Забаллотированы,- подтверждает Эбби.- Послушайте, Гэдсби: а вы когда-нибудь в своей жизни видели тарелку с икрой?" - Гоуп откинулся на спинку стула и завыл от смеха. Через минуту он добавил: Эбби тоже состоит у нас в комитете. Он человек почтенный.
Но слишком умен, чтобы ходить сюда часто.
Этот завтрак послужил началом, и впоследствии Эндрью и Гоуп много раз завтракали вместе. Гоуп, при всем своем грубоватом студенческом юморе и легкомысленном, озорном характере, был человек с мозгами. В его непочтительной критике было нечто здоровое. Эндрью понимал, что этот человек способен сделать что-нибудь в жизни. В минуты серьезного настроения Гоуп часто высказывал страстное желание вернуться к настоящей работе и интересовавшим его исследованиям процесса выделения желудочных ферментов.
Иногда ходил с ними завтракать и Джилл. Гоуп определял Джилла словами "славный человечек". Засушенный тридцатилетней службой (он проделал путь от конторского мальчика до принципала), Джилл все же сохранил человеческий облик. В конторе он работал, как хорошо смазанная, маленькая, легкая на ходу машина. Каждое утро неизменно одним и тем же поездом приезжал из Санберн и каждый вечер, если его не "задерживали" на службе, уезжал одним и тем же поездом.
В Саиберп у него была жена и три дочери, был садик, где он выращивал розы. По внешним признакам это был типичный образец обывателя из предместья. Но под этой внешней типичностью скрывался другой, настоящий Джилл, который любил Ярмут зимой и. всегда проводил там в декабре свои свободные дни, которому заменяла библию почти выученная им наизусть книга под названием "Хаджи Баба", который был влюблен в пингвинов зоологического сада.
Как-то раз Кристин случилось быть четвертой за их общим завтраком. Джилл превзошел самого себя в любезности, поддерживая честь гражданского ведомства. Даже Гоуп вел себя с достойной восхищения светскостью. Он признался Эндрью, что с тех пор как познакомился с миссис Мэнсон, он как будто меньше чувствует себя кандидатом на смирительную рубашку.
Дни мелькали один за другим. Пока Эндрью ожидал собрания комитета, они с Кристин знакомились с Лондоном. Ездили на пароходике в Ричмонд. Набрели на театр под названием "Старый шут". Видели, как колышется под ветром вереск в Хемпстедской степи, узнали прелесть маленьких кофеен, куда забегаешь ночью выпить кофе.
Они гуляли по Рочестер-роу и катались на лодке по Серпентаин. Они открыли обманчивые обольщения Сохо.1 Когда же им уже больше не нужно было изучать маршруты подземки, раньше чем вверить себя ей, они начали чувствовать себя лондонцами.
II
Восемнадцатого сентября собрался совет комитета, и Эндрью, наконец, увидел всех. Сидя рядом с Джиллом и Гоупом и чувствуя на себе настойчивые взгляды последнего, Эндрью смотрел, как члены совета входили в длинный зал с золочеными карнизами: Винни, доктор Ланселот Додд-Кентербери, Челлис, сэр Роберт Эбби, Гэдсби и последним сам Билли Пуговичник - Дьюэр.
Еще до прихода Дьюэра Эбби и Челлис заговорили с Эндрью. Эбби сказал несколько спокойных слов, профессор излил на него поток любезностей, поздравляя со вступлением в должность. Дьюэр, войдя, повернулся к Джиллу и воскликнул своим странным, пронзительным голосом:
– А где наш новый врач, мистер Джилл? Где доктор Мэнсон?
Эндрью встал, изумленный внешностью Дьюэра, превосходившей даже описание Гоупа. Билли был низкого роста, сгорблен и волосат. Костюм на нем был ветхий, жилет весь в пятнах, карманы позеленевшего пальто отдувались, набитые бумагами, брошюрами, протоколами десятка различных обществ. Неряшливость Билли ничем не оправдывалась, так как он был очень богат и имел дочерей, из которых одна была замужем за пэром, обладателем миллионов. А между тем Билли, теперь, как и всегда, походил на грязного старого павиана.