Цитадель
Шрифт:
Эндрью украдкой оглядел себя, свои неописуемые шерстяные брюки мешком, внизу забрызганные грязью. "Чорт возьми,- подумал он с раздражением,- а ведь она совершенно права. Как я могу в таком виде завербовать пациентов высшего класса? И отчего Кристин мне до сих пор ничего не говорила? Это ее дело, а не старухи Винифред.
Как фамилия того портного, которого она мне назвала?
Да, Роджерс на Кондуит-стрит. Я, пожалуй, действительно обращусь к нему".
Пока он дошел до дома, к нему уже вернулось хорошee настроение. Он помахал чеком перед носом Кристин:
– Видала, моя милая? А помнишь, как
– Что это за "Иптоп"?
– спросила с улыбкой Кристин.
Потом вдруг с недоумением посмотрела на него.- Да ведь это, кажется, тот препарат, который ты так высмеивал?
Эндрью переменился в лице, насупился в сильном замешательстве. Кристин сказала именно то, что ему не хотелось услышать. И он вдруг рассердился, но не на себя, а на нее:
– Ах, пропади все пропадом! Никогда на тебя не угодишь, Крис!
– Он повернулся и вышел, хлопнув дверью.
Весь этот день он дулся. Но на другой день опять повеселел. И отправился к Роджерсу на Кондуит-стрит.
Он был, как школьник, горд собой, когда две недели спустя явился вниз к Кристин в одном из своих двух новых костюмов. Костюм был темносерый двубортный и, по указанию Роджерса, дополнялся воротничком с уголками и темным галстуком в тон. Без всякого сомнения, портной с Кондуит-стрнт был мастер своего дела, а ссылка на капитана Сэттона побудила его одеть Эндрью с особой тщательностью.
Как раз в это утро Кристин выглядела хуже обычного.
У нее немного болело горло, и она закутала шею и голову старым шарфом. Она разливала кофе, когда Эндрью предстал перед ней в столь ослепительном виде. Она была так потрясена, что некоторое время не могла произнести ни слова.
– Ох, Эндрью!
– ахнула она.- Замечательно! Ты куда-нибудь идешь?
– Иду? Конечно, иду, на работу, к больным.- Он был так доволен собой, что держал себя почти вызывающе.- Ну, как, нравится?
– Да,- ответила Кристин, но не так быстро, как ему хотелось.- Очень... страшно шикарно, но...
– она усмехнулась,- по это точно не ты.
– Ты, кажется, предпочла бы, чтобы я всегда имел вид бродяги.
Она промолчала, но рука ее, державшая чашку, вдруг сжалась так, что под кожей заболели суставы. "Ага,- подумал Эндрью,- задело за живое!" Он окончил завтрак и пошел к себе в кабинет.
Через пять минут и она пришла туда, все в том же шарфе на шее. Глаза у нее были нерешительные, умоляющие.
– Милый,- сказала она,- пожалуйста, не перетолковывай моих слов. Мне ужасно приятно видеть тебя в новом костюме. Я хочу, чтобы у тебя было все, все самое лучшее. Ты извини, что я так выразилась давеча в столовой, но понимаешь, я привыкла считать тебя... ох, это ужасно трудно объяснить... я всегда считала тебя человеком, который...-пожалуйста, не пойми меня опять превратнокоторому решительно все равно, какой у него вид и что думают люди о его внешности. Помнишь, мы видели с тобой голову работы Эпштейна. Что ж, разве ей нужна полировка и отделка?
– Я не голова Эпштейна,- отрезал он.
Кристин не отвечала ничего. В последнее время с ним трудно было ладить, и, огорченная этим недоразумением между ними, она не знала, что сказать. Все так же нерешительно она ушла из кабинета.
Три недели спустя, когда племянница мисс Эверет приехала на несколько недель в Лондон, Эндрью был вознагражден за то, что мудро, исполнил совет старой дамы.' Мисс Эверет под каким-то предлогом вызвала его в Паркгарденс и с суровым одобрением оглядела с ног до головы.
Она явно проверяла, достоин ли он ее рекомендации. На другой день ему позвонила по телефону миссис Сэттон, которая желала, как и тетка, предохранить себя от сенной лихорадки,- очевидно, это была фамильная болезнь.
Он без всяких угрызений совести согласился впрыскивать ей бесполезный "Иптон" изобретательной фирмы Гликкерт.
Он произвел на миссис Сэттои прекрасное впечатление и в том же месяце был приглашен к знакомому мисс Эверет, также жившему в Парк-гарденс.
Эндрью был очень доволен собой. Он побеждал, преуспевал. В своем жадном стремлении к успеху он не замечал, что эта блестящая карьера противоречит всему тому, во что он до сих пор верил. В нем заговорило тщеславие.
Он ощущал энергию и веру в себя. Он не задумывался над тем, что этой растущей, как снежный ком, практике среди "высшего круга" положила начало толстая немка-лавочница, продававшая за прилавком ветчину и говядину по соседству с вульгарным рынком Маслборо. Он не успевал думать ни о чем. Снежный ком катился все дальше, новая, еще более головокружительная удача плыла к нему в руки.
Однажды в июньский день, в те мертвые часы между двумя и четырьмя, когда обычно никаких выдающихся событий не происходило, Эндрью сидел у себя в кабинете, подсчитывая заработок за месяц, как вдруг зазвонил телефон. В одну секунду он очутился подле аппарата.
– Да, да, у телефона доктор Мэнсон.
Донесся взволнованный, дрожащий голос:
– Ах, доктор Мэнсон, как я рад, что застал вас дома.
Это говорит мистер Уинч. Мистер Уинч от Лорье. У нас случилась маленькая неприятность с одной из наших покупательниц. Не можете ли вы прийти? Прийти сейчас же!
– Буду у вас через четыре минуты.
Эндрью повесил трубку и кинулся за шляпой. Автобус, в эту минуту громыхавший мимо дома, значительно ускорил его стремительную скачку. Через четыре с половиной минуты он был уже за вертящейся дверью магазина Лорье; его встретила испуганная мисс Крэмб и повела по глади зеленого ковра мимо высоких золоченых зеркал и полированных панелей, на фоне которых будто случайно мелькали то дамская шляпка на подставке, то кружевной шарф, то горностаевый палантин. В то время как оба они торопливо и озабоченно шли вперед, мисс Крэмб объясняла Эндрью:
– Это из-за мисс Ле-Рой вас вызвали, доктор. Одной из наших заказчиц. Слава богу, она не моя заказчица, с ней всегда выходят неприятности, Да, видите ли, доктор, я говорила о вас мистеру Уинчу, и но этому он...
– Благодарю,- резко оборвал ее Эндрью. Он еще в некоторых случаях бывал по-старому груб.- Но что случилось?
– Она кажется... ах, доктор, с нею как будто случился припадок в примерочной.
На верхней площадке широкой лестницы она сдала его с рук на руки красному, взволнованному мистеру Уинчу, который засуетился: