Cлово президента

Клэнси Том

– Решение проблемы, Кэти, заключается в том, чтобы понять точное взаимодействие между нитями генов в вирусе и в клетке-носителе, и это не должно быть таким уж сложным. Вирусы – крошечные мерзавцы и способны всего лишь на ограниченное количество действий, не то что взаимодействие целого человеческого генома при зарождении. Как только мы разберемся с этой проблемой, этим крошечным мерзавцам придет конец. – Александер, подобно большинству врачей-исследователей, был оптимистом.

– Значит, речь идет об исследовании человеческой клетки? – заинтересованно спросил Альтман. Александер покачал головой.

– Нет, мы занимаемся исследованием частиц, намного меньших по размерам. Сейчас исследуем геном. Это все равно что

пытаться разобрать незнакомый механизм, на каждом этапе мы стараемся понять, как действуют его отдельные части. Рано или поздно мы полностью разберем его и узнаем их назначение. Тогда мы сможем разобраться систематически и точно, как все они работают. Вот чем мы сейчас занимаемся.

– Знаете, в чем путь к решению проблемы? – высказала предположение Кэти, сформулировав его в виде вопроса, и сама ответила на него. – В математике.

– Именно это и говорит Гас из Атланты.

– Математика? Одну минуту, – возразил Альтман.

– На самом элементарном уровне человеческий генетический код состоит из четырех аминокислот, которым присвоены наименования А, С, G и Т. Все остальное определяется тем, как эти буквы – я имею в виду аминокислоты – соединены между собой, – объяснил Александер. – Различные сочетания букв означают различные вещи и взаимодействуют между собой по-разному, так что Гас, наверно, прав: взаимодействия между ними определяются математически. Генетический код действительно представляет собой код. Его можно расшифровать и понять. – Возможно, кто-то присвоит им математические величины…, сложные полиномиалы…, подумал он. Насколько это важно?

– Дело в том, что пока не нашлось достаточно умного человека, способного разобраться в этом, – заметила Кэти Райан. – Это как на заключительном этапе игры в бейсбол, Рой. Когда-нибудь придет человек, взмахнет битой и пошлет мяч через забор. Тогда мы получим возможность справиться со всеми человеческими болезнями. Со всеми. С каждой из них. Горшок с золотом в конце этой радуги – медицинское бессмертие, то есть люди перестанут умирать от болезней. А может быть, кто знает, это приведет и к человеческому бессмертию.

– И все мы останемся без работы. Особенно ты, Кэти. Первым результатом исправления человеческого генома будет избавление от близорукости, диабета и…

– Сначала без работы останетесь вы, а не я, профессор, – сказала Кэти с лукавой улыбкой. – Не забудьте, я ведь хирург. На мою долю останется лечение травм. Но, действительно, рано или поздно вы одержите верх в своей битве.

Однако придет ли победа достаточно скоро для этого утреннего пациента со штаммом Е? – подумал Алекс. Вряд ли.

***

Она проклинала их теперь, главным образом на французском языке, но иногда по-фламандски. Армейские медики не знали ни одного из них. Моуди достаточно хорошо владел французским и понимал, что какими бы ни были эти ругательства, они исходят не из ясного сознания. Теперь разрушение пробралось в мозг, и Жанна-Батиста уже не может говорить даже со своим Богом. Наконец атаке подверглось и сердце, и это дало врачу надежду, что скоро за монахиней придет Смерть, проявит запоздалое милосердие к женщине, которая заслужила своим неустанным трудом гораздо больше, чем досталось ей в жизни. Может быть, бред сейчас является для нее благом. Может быть, ее душа отделилась от тела. Может быть, раз она не знает, где находится и что с ней происходит, боль больше не мучает ее, по крайней мере в тех местах, которые еще способны страдать. Врач нуждался в такой иллюзии, но если то, что он видел перед собой, являлось милосердием, это была ужасная его разновидность.

Лицо пациентки превратилось в сплошной струп, словно ее жестоко избили, бледная кожа походила на матовое стекло, сквозь которое виднелась кровь. Моуди не знал, способна ли она видеть. Кровь сочилась из глаз, и если

она еще видела что-нибудь, то это продлится недолго. Полчаса назад она чуть не умерла, захлебнувшись рвотой, и ее пришлось срочно перевести в операционную, где медики старались очистить дыхательные пути женщины, не порвав свои перчатки. Хотя ремни, удерживающие ее на кровати, были покрыты с внутренней стороны гладким пластиком, они вызывали дополнительное кровотечение и боль. Ткани кровеносной системы теперь тоже распадались, и жидкость из бутылок, подвешенных на стойке, попадая в кровеносные сосуды, тут же вытекала из тела, причем теперь она была смертоноснее самых страшных ядов. Медики боялись даже прикоснуться к пациентке при всей герметичности их защитных костюмов. Моуди заметил, что они принесли пластиковое ведро с раствором йода и один из них у него на глазах окунул в него свои перчатки, стряхнул, но не вытер насухо. Таким образом, если понадобится прикоснуться к умирающей женщине, на перчатках останется химический барьер от патогенов, которые могут брызнуть с ее тела. Такие предосторожности были излишними – перчатки специально сделаны из толстого и прочного пластика, – но он не мог винить людей за дополнительные меры. Когда пробил час, пришла новая смена, и прежняя покинула палаты. Один из медиков оглянулся по пути к выходу и молча обратился к Аллаху, умоляя его, чтобы к тому времени, когда придет его час снова заступать на смену, женщины больше здесь не было. За дверями палаты иранский армейский врач, тоже в герметичном пластиковом костюме, поведет санитаров этой смены в дезинфекционное помещение, где костюмы, прежде чем снять, обрызгивают химическим раствором, затем дезинфекции подвергнутся тела санитаров, а костюмы тем временем будут превращены в пепел в газовой печи. Моуди не сомневался, что каждая процедура будет соблюдаться с максимальной тщательностью – нет, санитары постараются превзойти все требования, и даже после этого страх не покинет их в течение многих дней.

Если бы у него в руках сейчас было оружие, Моуди, пожалуй, наплевал бы на все последствия и воспользовался бы им. Несколько часов назад введение воздуха в вену могло бы подарить этой женщине смерть, подарив смертельную эмболию, но теперь распад ее кровеносной системы зашел так далеко, что он не был уверен в действии этой меры. Мучения женщины объяснялись ее выносливостью. Несмотря на то что сестра Жанна-Батиста была такой маленькой и сухонькой, сорок лет неустанной работы с утра до вечера сохранили ей отличное здоровье. Организм, так долго поддерживаемый ее мужественным духом, отказывался сдаваться и сейчас, несмотря на всю бесполезность борьбы.

– Перестаньте, Моуди, вы ведь знаете, как бессмысленно все это, – услышал он голос директора проекта за спиной.

– Что вы имеете в виду? – не оборачиваясь спросил врач.

– Разве ситуация изменилась бы, находись она в африканской больнице? Разве ее лечили бы там по-другому, не принимали бы тех же мер, чтобы не дать ей умереть? Переливание крови, внутривенное введение питательных растворов и все остальное было бы точно таким же. Эйтаназия противоречит ее религиозным принципам. Да и вообще мы ухаживаем за нею здесь даже лучше, – справедливо напомнил он, хотя голос его оставался холодным. Он повернулся, чтобы проверить полученные результаты. – Пять литров. Великолепно.

– Мы можем уже начать…

– Нет, – решительно покачал головой директор. – Когда у нее остановится сердце, мы отсосем всю кровь, еще оставшуюся в теле, удалим печень, почки и селезенку, и только тогда начнется наша настоящая работа.

– Кто-то должен хотя бы помолиться за ее душу.

– Вы и помолитесь, Моуди. Вы – превосходный врач и ревностно ухаживаете даже за неверными. Вам надо гордиться этим. Если бы у вас был хоть малейший шанс спасти ее, вы сделали бы это, я знаю. И вы знаете это. Более того, и она знает об этом.