Цвет сверхдержавы - красный 4 Восхождение. часть 2
Шрифт:
Только после тщательной проверки документов «чекистами» врачи начали беседовать с их владельцами. Беседа с будущим возможным кандидатом в отряд космонавтов начиналась с подписки о неразглашении. Затем интересовались опять-таки здоровьем — важна была оценка самого кандидата, ведь на медкомиссии можно было что-то пропустить, расспрашивали об успехах, настроении, и лишь затем осторожно заводили разговор о том, что есть возможность попробовать полетать на новой технике. Нет, не на самолётах. На ракетах. Точнее сказать, на спутниках.
90 процентов опрашиваемых лётчиков первым делом спрашивали: «А летать на обычных машинах будем?» Это были парни, влюблённые в свою профессию, они гордились
В среднем трое из десяти отказывались сразу. Отказывались не из страха — из-за секретности, мешавшей осознать перспективы. Лётчикам нравилась их служба, они привыкли к сложившемуся коллективу, обзавелись друзьями, хорошо представляли перспективы профессионального и служебного роста, многие уже наладили семейный быт, и жертвовать всем этим ради туманного обещания «полётов на новой технике, на невероятных скоростях и высотах» не хотели. Позже это стало правилом: кандидат в космонавты мог, не объясняя причины, отказаться от работы на любом этапе подготовки.
Почти в каждой беседе медиков с лётчиками непременно возникал вопрос: хорошо, новая техника, ракеты, облёт земного шара — всё это очень интересно, но когда это всё будет?!
Представить полёт человека в спутнике мог не каждый. Тем более неясен был и вопрос возвращения с орбиты, понятно было лишь, что специалистам ещё предстоит много работы. Многие отвечали прямо: «Этак будешь ждать «наземным космонавтом», пока не состаришься…»
Из-за ограничений секретности медики не могли говорить прямо, а опрашиваемые лётчики не могли и предположить, что космические корабли в беспилотном варианте уже летают, и до полёта человека в космос остаются не десятилетия, а всего каких-нибудь двадцать месяцев!
Как вспоминал позднее Борис Волынов: «Как-то летом 1959 года вызвали меня в штаб полка. Думаю — за что? Служу вроде добросовестно... Захожу в штаб, а меня там ждет наш полковой особист, заводит в свой кабинет и дает подписать бумагу, что я обязуюсь не разглашать секретные сведения, которые мне станут известными. Подписал. Захожу заинтригованный в кабинет командира полка. А там на его месте сидит незнакомый подполковник-медик и больше никого. Начал он беседу со мной издалека. Мол, не хочу ли стать испытателем? Хочу. Медик говорит: «Летать предстоит на очень большой высоте». Я ему: «На аэростатах что ли?» «Нет». А как сказал, что скорости будут в несколько раз больше, чем на реактивном самолете, так заинтриговал меня окончательно. Я его про технику спрашиваю, а он темнит — мол, на вооружении такой техники нет. В конце беседы говорит: «Подумайте, если согласны, завтра жду ответа». Я ему сразу говорю, что согласен. А он мне: «Вы же женаты, посоветовались бы с женой». Я говорю: «Ведь подписку дал, не с кем теперь советоваться».
Потом все шло как обычно: полеты, дежурства. А в ноябре приходит приказ — меня и еще пятерых летчиков отправить на медкомиссию в Москву. Приехали, а там таких, как мы, еще человек тридцать. Переодели нас в халаты и 40 дней терзали.
Проверяли критические возможности человека. Например, на центрифуге сначала испытают при 6-кратной перегрузке, затем при семи, далее — восьми. Или в термокамере, где воздух нагревали до плюс 65 градусов. Это была пытка. Но нужно было выбрать самых выносливых. Теперь от многих проверок отказались. А тогда через жернова медкомиссии проходил лишь один из десяти кандидатов в космонавты. Кстати, никто из моих однополчан не прошел. Затем радостный и довольный вернулся в свою часть и до марта 1960-го ждал вызова. Когда вызов пришел, жену с сыном отправил к её родителям, а сам — в Москву». (источник —
Ограничения Королёва сразу дали большой отсев. Обращали внимание не только на рост и вес. Основанием для отбраковки кандидатов стали частые бронхиты, ангина, предрасположенность к гастритам или колитам. В обыденной жизни всё это, конечно, вещи неприятные, но кто же замечает такие пустяки. Московские медики обращали внимание и, увидев отклонение от «абсолютного здоровья», тут же браковали.
В общем-то, у Сергея Павловича уже была достаточно подробная информация о всех космонавтах из состава первого отряда — летавших и нелетавших. Но изменения, произошедшие в стране после получения «посылки из 2012 года», к 1959-му весьма сильно сказались именно на авиакосмической сфере, и не только в части техники. Сокращения Вооружённых сил носили значительно более продуманный характер. Сокращали, главным образом, пехотные части, внутренние войска, и прочие, не связанные с долгой технической подготовкой. Профессионалов — лётчиков, танкистов, моряков, артиллеристов — сокращения затронули в значительно меньшей степени, а войска связи, наоборот, даже выросли.
Что уж говорить об авиации и флоте. Авиация — сверхзвуковая, ракетоносная, оснащаемая первыми образцами высокоточного управляемого оружия — стала наиболее престижным видом Вооружённых сил. Служба на флоте, получившем 5 авианосцев и палубную авиацию, 9 новых ракетных крейсеров, новые ракетные эсминцы и первую атомную подводную лодку, тоже была небывало популярна, несмотря на трёхгодичный срок. Тем более, что эта популярность была подкреплена весьма продуманной системой льгот и дополнительных выплат, которую разработали военно-морской министр Кузнецов и Главкомфлота Горшков вместе с министром финансов Зверевым. (АИ)
Поэтому Королёв распорядился провести отбор по полной программе, рассчитывая найти среди не ушедших «на гражданку» лётчиков не менее талантливых кандидатов.
Всю вторую половину 1959 года из разных войсковых частей со всех концов Советского Союза прибывали в Центральный научно-исследовательский авиационный госпиталь летчики, прошедшие предварительный отбор. Здесь их ждала отборочная медкомиссия — те самые «40 дней пыток», о которых рассказал Волынов. В НИИ авиационной медицины был создан отдел по отбору и подготовке космонавтов. Его возглавил авиационный врач Николай Николаевич Гуровский.
24 октября на медкомиссию прибыл старший лейтенант 769-го авиаполка 122-й истребительной авиадивизии Северного флота, базировавшегося в Луостари, Мурманской области, Юрий Алексеевич Гагарин.
Сестра-хозяйка Лиза Чибисова отвела Гагарина в палату, шутливо прозванную самими будущими космонавтами «палатой лордов». Новичка обступили прибывшие ранее и уже обжившиеся кандидаты — Герман Титов, Павел Попович, Андриян Николаев, Павел Беляев. Начались «допросы с пристрастием» — расспрашивали нового товарища, где служил, сколько налетал, есть ли семья. Лёгкий характер и обаяние Юрия сделали своё дело — «лорды-старожилы» признали его своим — сразу и без сомнений.
В начале медицинских тестов познакомились будущие космонавты Гагарин и Комаров. Юрий Алексеевич вспоминал:
«Мы сидели на спортивной скамье перед кабинетом врача-психолога, ждали приглашения — я и Попович. Тут подходит еще один будущий испытатель, чуть постарше нас возрастом. Тоже не из великанов, смугловатый как цыган, с курчавым темным «зачесом».
Мы тогда еще не очень чётко представляли, для каких дел нас отбирают. Одно было ясно: берут молодых летчиков с неиссякаемым здоровьем. А подошедший к нам капитан был со значком Военно-воздушной академии имени Жуковского. Наш или не наш — гадали мы с Поповичем. Я спрашиваю у «жуковца»: