Цветок Америки
Шрифт:
Франц Эккарт кивнул.
– Это верно, – с улыбкой сказал он, наконец, – я, в самом деле, отсоветовал делать вложения в известное предприятие после того, как звезды дали вполне определенный ответ относительно его исхода.
– Ваше толкование звездного неба оправдало себя, – заметил Зальцхоф. – Хочу надеяться, что вы не остановитесь на достигнутом после столь удачного начала.
– По правде говоря, мессир, я прервал свои занятия, поскольку целиком посвятил себя воспитанию маленького родственника.
Глаза Зальцхофа на мгновение вспыхнули.
Если он знает о моем происхождении, подумал Франц
Ответ последовал немедленно.
– В силу моего двойного статуса имперского советника и партнера Сассоферрато, – сказал Зальцхоф, – я бы настоятельно советовал вам возобновить их. Только для меня, – уточнил он, пристально глядя на Франца Эккарта.
Жанна издали наблюдала за беседой; сочтя тон ее невинным, она не стала подходить, хотя испытывала сильнейшее любопытство.
– Без всякого намерения оскорбить вас, монсеньор, я был бы счастлив и польщен, если бы вы приняли вознаграждение за эту работу.
Франц Эккарт удивленно поднял брови: он никогда не думал, что может выручить хоть денье за свои труды.
– Это вы оказываете мне честь, мессир, – ответил он. – Но я должен поделиться с вами своей озабоченностью.
– Прошу вас.
– Одно дело составить гороскоп для частного лица по его просьбе и совсем другое – для государя столь могущественного, как тот, при ком вы состоите советником. Человек, находящийся на вершине власти и окруженный ревнивыми придворными, может принять известие об ожидающих его превратностях Фортуны за недоброжелательство. А предсказание о поражении в войне, которую он и его генералы жаждут начать, – за измену. В таком случае астролог рискует быть обвиненным в колдовстве и даже угодить на костер.
Франц Эккарт выдержал паузу и продолжил:
– Мне известно, что многие владыки жаждут узнать, что сулит им небо, но по вышеизложенным причинам я всегда занимался толкованием звезд лишь для своих близких.
Зальцхоф в свою очередь обдумал слова собеседника.
– Монсеньор, – ответил он с легким поклоном, – я воздаю должное вашей мудрости и вашему пониманию сердца человеческого. Они столь глубоки, что вам ведом и принцип исключения, присущий любому закону: знания наши не столь обширны, чтобы предвидеть все формы, посредством коих закон управляет миром. Простой человек, не обременный знанием, пугается затмения, но ученый муж предвидит, в какой час оно произойдет, и не боится его. Однако есть и другие исключения: предвидеть их не способен даже ученый, поскольку не знает причины. Он не может, например, объяснить, почему у родителей-блондинов появляются на свет дети-брюнеты.
Советник столь ловко ввернул намек, подкрепленный лукавым взглядом, что Франц Эккарт с трудом подавил усмешку. Они стояли у окна, выходившего на Рону; горящие в зале свечи отбрасывали золотые отблески на черную воду.
– К числу этих исключений следует отнести императора, – продолжал Зальцхоф. – Господь наделил его таким могуществом, что он сознает, как переменчива Фортуна, дарующая не одни только блага. И если бы по какой-то случайности ему довелось прочесть ваши гороскопы, он сумел бы верно понять их. Но, повторяю еще раз, гороскопы эти будут предназначены только для меня.
Имперский советник получил хорошее
– Вы должны понять, мессир, что предложение столь высокого покровительства требуется осмыслить.
– Конечно, монсеньор. Вы позволите мне предложить вам тысячу талеров за труд вновь поднять взор к небу, а затем опустить его на ваши ученые книги? Феррандо вызвался быть посредником между нами: он сам доставит мне ваше послание.
Тысяча талеров. Баснословная сумма. Франц Эккарт поставил свой бокал и поклонился. Мужчины раскланялись, но тут Франц Эккарт спросил:
– Скажите мне откровенно, прошу вас, мессир: почему вы называете меня «монсеньор»?
Зальцхоф улыбнулся.
– Император не может быть безразличен к тому, что происходит в Венгрии, – сказал он. – Его интересует все. Вы приняли мудрое решение несколько месяцев назад. Или же верно прочли расположение звезд.
И оба они вернулись в главную залу.
– Чего хотел этот человек? – спросила Жанна, когда они оказались наедине в спальне.
Франц Эккарт выглядел задумчивым. Он пересказал ей разговор с Зальцхофом. Это привело в задумчивость и ее.
– Он просил для себя? Или как советник императора?
– Полагаю, и то и другое. Но прежде всего – с целью придать себе веса.
– Тебе не нужна тысяча талеров, – сказала она. – Но ты прав: не следует обижать этого человека, поскольку он связан с Феррандо.
– Так что же? – спросил он.
– Я подумала о гороскопе для всего мира, – сказала она, раздеваясь. – Ты никого этим не заденешь. И получишь одновременно двух клиентов: Людовика и Максимилиана. Как, впрочем, многих других.
– Но каким образом узнают они об этом гороскопе?
– Франсуа напечатает его.
Он улыбнулся.
– Юная дама сердца моего, – шутливо сказал он, ложась в постель, – вы держите в небрежении глупость. А вот мне придется вновь взяться за телескоп и, главное, за книги.
25
Трон Петра
Жанна, которой Франц Эккарт показал первые оттиски астрологического прогноза, подготовленного для Зальцхофа и отданного в «Мастерскую Труа-Кле», прочла вслух первый катрен, а затем вопросительно взглянула на автора. В очаге потрескивали дрова. Слышался голос Фредерики, которая за что-то отчитывала одну из служанок. Сквозь открытое окно виднелось чистое октябрьское небо 1505 года.
– Про Орла и Лилию я хорошо понимаю, – сказала она. – Речь идет о Максимилиане и Людовике. Но все остальное?
– Дикобраз тоже означает Людовика, – объяснил Франц Эккарт, – ведь он часто изображает на своих медалях это животное, увенчанное разомкнутой короной, символ герцогства Миланского. Наши монархи лучше всех разбираются в геральдике, они сумеют узнать друг друга.
– Следовательно, ни один из них никогда не восторжествует над другим, а тот, кто верит в обратное, – осел?
– Именно так, – с улыбкой ответил Франц Эккарт.