Цветок и камень

Величковская Тамара Антоновна

Письма

Каждый день, всегда перед обедом, Выхожу, волнуясь, на крыльцо Входит почтальон с велосипедом И дает мне в руки письмецо… И сейчас же убегают тучи, Открывая солнечный простор — Вижу почерк тонкий и летучий, Буквы заплетаются в узор. Прочитать не терпится до смерти И читаю много, много раз. В этом белом маленьком конверте Ежедневной радости запас. Радость даже и в румянце марок, В первых строчках — радостная дрожь. Кажется, как будто бы в подарок Ты мне розы ежедневно шлешь. 1960

Сон («Что было? — никак не припомню…»)

Что

было? — никак не припомню Приснился мучительный сон, Но знаю, что болью огромной Он был осенен и пронзен… В селе петухи закричали, За окнами стало светать, Но вещей и острой печали Я все не могла отогнать. И долго в молчании строгом О чем-то я плакала… но Душа моя ведает много Того, что мне знать не дано. 1944

«Мы с тобою оба рождены…»

Посв. С.П.Ж.

Мы с тобою оба рождены На одной из самых лучших родии, Мы с тобою оба включены В милосердный Замысел Господень. Божьей волей было суждено Нам скитаться по чужим дорогам И от самой юности дано Пережить мучительного много. Мы не рано встретились с тобой — День тускнел и опускался вечер, Вешний вечер, избранный судьбой Для нежданней и счастливой встречи. Разве можно это объяснить? Взгляд, улыбка, голос осторожный… Протянулась золотая нить И связала крепко и надежно. Словно вешний ринулся поток, Словно песнь рванулась молодая… И душа раскрылась, как цветок, И цветет. И все не увядает. 1960

«Мы шли и зеленые пажити…»

Мы шли и зеленые пажити Все время смыкались вокруг. Я думала — что же вы скажете, Усталый и радостный друг? Но грустные строки Есенина Припомнились вам на ходу, А ветер завыл по осеннему, Как будто пророча беду. Закат заалел над деревнею И был он высок и глубок. Нахохлилась церковка древняя, Как старый больной голубок. Вошли мы… Нежданно, негаданно Я жизни коснулась иной, Пахнуло цветами и ладаном, И вечностью. И тишиной. Но эхо вернуло сторицею Скрип двери и отзвуки дня, Под сводами птица за птицею Носились, кружились, звеня… В притворе, давно не тревожимом, Где бронзовый ангел блеснул, Почудилось будто бы «Боже мой!» По близости кто-то шепнул. И горечь любви нераскаянной, Меня поджидавшая там, Как пес потерявший хозяина За мною пошла по пятам.

Прогулка

На рассвете, каждый Божий день, Мы выходим погулять с собакой… Темным окнам просыпаться лень, Фонари сияют в полумраке. А в домах будильники слышны, Трудовые, наступают будни… И не нарушая тишины Мы идем по улице безлюдной. Я собаке не хочу мешать: У собаки собственные вкусы, Надо ей за кошкой побежать И понюхать по дороге мусор. Мне же надо посмотреть туда, Где восток прозрачно розовеет И подумать надо иногда О своих писательских затеях. За газетой мы потом зайдем И в пекарню, за румяной булкой И вернемся, окружным путем По совсем пустынным переулкам. И приносим, приходя домой, Свежий хлеб на утренней газете, Чтоб за чашкой кофе милый мой Узнавал, что нового на свете. 1967

«Воробьев

вороватая стайка…»

Воробьев вороватая стайка, Светлый воздух зеленого марта, С переполненной сумкой хозяйка, Не Мария, должно быть, но Марфа… Пробегают по желтым дорожкам Шаловливые, шумные дети… Это все перед нашим окошком, В голубом нарастающем свете. Новый мир? — впрочем старый, престарый, Но знакомую древнюю Землю, Как частицу чудесного дара, Я в открытое сердце приемлю. И в каком-то прозреньи глубоком Я во всем принимаю участье. И слова благодарным потоком Говорят о нахлынувшем счастье. 1966

Под мостом

А у моста кусты чертополоха, А над ними вечером звезда. На мосту железный лязг и грохот, Там, гремя, проходят поезда. И в теченье одного момента, Уносясь неведомо куда, Пролетает светлой кинолентой Освещенных, окон череда. Под мостом же, где стальные скрепы, Где темно и холодно слегка, Слышен крыльев легковейный трепет, Или воркованье голубка. Проходя за голубей боюсь я, Ведь когда проходят поезда Каждый раз среди железных брусьев Вздрагивают прутики гнезда… Под железный непрерывный грохот И не глядя, как горит звезда, Голубям и целоваться плохо И не свить им прочного гнезда.

Дирижер (Фон Караян)

Всей музыки взволнованное море Он властно держит в колдовских руках, А перед ним и новые просторы И небывалый песенный размах. Закрыв глаза, он видит партитуры И все сплетенья музыкальных фраз, Ему подвластны флейт фиоритуры И скрипок патетический рассказ. Удары сердца мерные, глухие В биенье ритма переходят вдруг И музыки великая стихия Волнами звуков плещется вокруг. Он вызывает шквалы, бури, грозы, Смычки, взлетая, рвутся вон из рук. Мелодия прекрасным maestoso Свой музыкальный завершает круг. Внезапный ветер овладел смычками, Заставил партитуры шелестеть, Обрушился аккорда тяжкий камень, Но скрипки снова начинают петь. Рванулась песня словно на качелях И радость бьет во все колокола, Торжественно поют виолончели И раскаляют сердце до бела… А он один, прекрасен и верховен, Он заклинаем требует, зовет… И смертный сон преодолев Бетховен Опять страдает, любит и живет. 1980

Музыка

Расходится завеса тишины И музыка, свободная, как чудо, Является неведомо откуда Дорогой нарастающей волны. Идут минуты… Может быть, года… Но каждый звук — сияющий предтеча. И в каждом звуке — ожиданье встречи, Которой не бывает никогда. Последний звук теряется во мгле. Приходит безнадежное молчанье… О музыка! Ты сдержишь обещанье. Но не на этой, — на другой Земле. 1952

Родник

Поет вода родника, Сбегает, спеша, с горы И стынет в воде рука Даже во время жары. Я тоже всегда пою При виде горных вершин, Когда под эту струю Иду подставить кувшин. Пока не течет вода В замшелый савойский сруб Я вижу в воде всегда Улыбку счастливых губ, Как будто Дух родника, Что в этой воде живет, Похож на меня слегка И вместе со мной поет.