Цветок моего сердца. Древний Египет, эпоха Рамсеса II

MadameD

Но что может сказать это существо? Только не правду, если правда неприятна хозяйке.

Через несколько дней после того, как Хепри занял должность в Доме жизни, пришел портной с первым готовым платьем и накидкой – из того самого, прекраснейшего материала: зеленое полупрозрачное платье прикрывало одно плечо, а накидка, надевавшаяся поверх него, - другое. Тамит примерила наряд и, взглянув на себя в зеркало, засмеялась от счастья. Если бы только кто-нибудь мог изобразить ее такой, какая она сейчас, чтобы эта красота сохранилась.

Но таких, как она,

не изображают. Уничтожают все их изображения, которые существуют, и все записи о них.

Побледневшая Тамит уронила медное зеркало и угрюмо спросила, сколько с нее хотят за работу. Обиженный мастер сухо назвал цену, от которой Тамит закачалась на табурете.

– Принеси деньги, - сжав кулаки, сказала она служанке.

Та хотела бежать, но вдруг остановилась и испуганно посмотрела на портного, потом на госпожу.

– Я не знаю, где деньги, - сказала девушка. – Деньги у господина.

И тут Тамит вспомнила, что своих денег у нее нет ни дебена.

– Приходи вечером, - не глядя на мужчину, сказала она. – Мой муж рассчитается с тобой.

Мастер ушел даже не поклонившись.

Вечером Тамит, скупо приветствовав мужа, сразу же рассказала ему о посещении портного и потребовала денег. Молодой человек, усталый после дневных забот, чуть не рассердился на такой тон, заставший его врасплох.

– Мне было стыдно! – почти со слезами воскликнула женщина, и Хепри сразу перестал сердиться.

– Конечно, - сказал он. – Мне следовало предусмотреть это самому.

Он помолчал.

– Мне следует также пересчитать наши деньги.

Наши деньги. Тамит улыбнулась.

Подсчет супругов не обрадовал.

Остатка казавшегося нескончаемым богатства им хватило бы еще только на две недели такой жизни… если не платить слугам.

Тамит едва удержалась от того, чтобы не начать кричать, топать ногами, швырять в мальчишку всем, что попадется под руку. Ведь он знал, знал, что так будет! Он не только себя погубил, но и ее!.. А говорил, что любит!..

– Тише, - расстроенный, но не отчаявшийся Хепри схватил ее за плечи. – Тише, госпожа, это поправимо.

Тамит сразу затихла.

– Опять?.. – прошептала она. Хепри, сдвинув брови, махнул рукой, призывая к молчанию. Потом огляделся и кивнул.

– Да.

Тамит покачала головой.

– Опомнись, муж мой, ты еще не схвачен, так опомнись! – заговорила она, быстро, зло и со слезами, но ее слова ей самой казались камешками, отскакивающими от статуи – Хепри. Он слушал с непроницаемым лицом, сложив руки на груди.

– Не губи себя совсем! – шепотом воскликнула Тамит.

– Нет, - тихо и твердо ответил Хепри. – Я не погублю себя. Я озолочу тебя и себя, госпожа, я не допущу, чтобы ты стала жить как раньше. Ты достойна золота, а не грязи.

“А когда-то он радовался своей жизни и не роптал против моей”.

Тамит сникла, закрыв лицо руками.

– Ты даже не рассказываешь мне ничего, - пробормотала она.

Бывший жрец заколебался.

– Я не хочу, чтобы ты знала –

знать об этом так же опасно, как и делать, - сказал он и быстро ушел, чтобы Тамит не ослабила его решимости.

Хепри не стал ужинать.

Он только съел несколько сушеных фиников для подкрепления, запив их водой, потом переоделся – так, что узнать в нем прежнего господина было невозможно. Молодой человек смыл краску с лица, став неотличимым от бесчисленного множества жрецов Та Кемет, снял все украшения, дорогую рубашку и сменил длинную юбку на короткую набедренную повязку. Через плечо он повесил просторную сумку, которой Тамит раньше не видела и о содержимом которой не догадывалась. Зато в набедренной повязке – самой простой, как у рабочих, которой без всякого искусства обматывали бедра и поясницу – спрятал нож.

Тамит успела увидеть, как он прячет оружие, и против этого не сказала ничего – пожалела только, что сама не мужчина и не может так же надежно прятать нож или кинжал в своей одежде. На пороге она остановила молодого человека и повернула изумленного Хепри к себе.

– Пусть будет тверда твоя поступь, - прошептала женщина и крепко поцеловала его. Хепри прижал ее к себе, со страстью отвечая на поцелуй, потом с силой оттолкнул и ушел прежде, чем она успела сказать хоть слово.

Хепри выскользнул через заднюю дверь дома – слуги не заметили его. Он наловчился так скрываться… в минуты смертельной опасности, и с легкостью смог сейчас. Молодой человек пошел по улице, похожий на рабочего или младшего храмового прислужника. У него было приятное лицо, но не отличавшееся запоминающейся красотой – и сейчас он ничем не отличался от десятков таких же простолюдинов на улицах Коптоса. Так же, как они, Хепри давал дорогу носилкам или пешим господам, иногда кланяясь, но сохраняя озабоченный вид – как десятки других простолюдинов, спешащих по делам. Никто не замечал его и не запоминал.

Хепри чувствовал, как наливаются силой руки и ноги, готовясь к испытанию – он был гораздо крепче, чем выглядел. Он стал таким за те полгода, что добивался своей возлюбленной.

Молодой человек добрался до склада у пристани. Склад охранялся только одним сторожем, который, однако, чутко вглядывался в темноту, сидя на небольшой скамейке за стеной.

Мужчина вскочил при виде Хепри, но тот повернул к нему ладонь и сторож увидел знак. На ладони у молодого человека было начертано его собственное имя, скарабей, который когда-то открыл ему дверь в темницу храма Амона…

Теперь священный образ Амона открыл ему много других дверей.

– Дион здесь? – шепотом спросил бывший жрец.

Сторож кивнул.

– Да, господин.

Он ничуть не притворялся – он чувствовал благоговение перед этим бедным на вид юношей-жрецом, который шел на такое опасное дело.

– Сегодня? – шепотом спросил сторож. Хепри кивнул.

Без дальнейших слов мужчина ушел вглубь складского помещения и вскоре вернулся с тем самым пожилым голубоглазым чужестранцем, который привез в Коптос Хепри и его невесту.