Цветок пустыни
Шрифт:
— Но если это древний обычай туарегов, тогда это и вовсе плохо, что мы позволили им думать, будто бы мы... дали друг другу клятву верности подобно всем остальным парам?
— Не думаю, что мы нарушили какую-то из их заповедей, — пожал плечами Йейт. — Позволю себе утверждать, что множество союзов, возникших сегодня, увидят свет завтрашнего дня и, может быть, даже окажутся еще короче нашего.
Лиз почувствовала руку Роджера у себя на локте.
— Вы же не станете возражать, если я скажу, что вы делаете из мухи слона? Мне очень жаль, если я заставил вас смутиться, но я не стану ломать голову над тем, какой
Однако Эндрю тоже захотел поблагодарить хозяина, и поэтому Лиз подошла к машине первой и, когда они вернулись, уже сидела на заднем сиденье.
Эндрю внимательно посмотрел на свою дочь.
— А ехать на переднем сиденье ты больше не желаешь, Лиз? — спросил он.
— Нет. Я устала.
Эндрю вполне устроил этот довод, и он кивнул, соглашаясь с ним. Но не Роджера. Садясь на место водителя, он холодно бросил через плечо:
— Вы знаете, все эти дипломатические уловки типа «У меня заболела голова» здесь вовсе не обязательны. Я признаю себя виновным. — И, повернувшись к Эндрю, добавил: — Лиз демонстрирует, что чрезвычайно возмущена моим поведением, поскольку я поцеловал ее на глазах у всего населения, собравшегося здесь!
— Но ведь это же абсурдно! — Нахмурившись, Эндрю повернулся к дочери. — Лиз, неужели ты и вправду станешь дуться из-за этого? Неужели ты, если верить Роджеру, не смогла отнестись к этому делу с должным пониманием — как к шутке? По сути дела, это я предложил ему встать рядом с тобой на камне. А также поцелуй вместо их приветственного «салам!». Ну зачем из-за этого портить настроение и себе и окружающим?
— А затем, что от начала до конца это было сплошное недоразумение! — запальчиво ответила она.
— Ну и все равно, зачем валить всю вину на Роджера? Почему бы тогда не обвинить и меня — за то, что я предложил тебе принять участие в этом обряде?
Со стороны Лиз было бы просто невозможным безрассудством требовать от своего сердца, чтобы оно искало продолжения ссоры. «Ведь тот, кто целовал меня, — бездумно, не придавая поцелую никакого значения и не догадываясь о том, как мне хотелось бы, чтобы он целовал меня снова и снова, — это же был Роджер!» — подумалось ей. Вслух же она сказала:
— Только потому, что ты не более моего знал про цель и назначение этого обряда. — А потом добавила устало: — Папа, давай больше не будем об этом. Что сделано, то сделано, и если ни один из вас не способен взглянуть на все это моими глазами, то я... одним словом, мне жаль, что я придала всему этому такое значение.
Какое-то время Эндрю выглядел так, как будто он сомневается, рассматривать ли последние слова Лиз как какую-то форму извинения. Затем он сказал:
— Да, пожалуй, давай больше не будем, — и, вновь повернувшись к Роджеру, тактично переменил тему разговора.
«Инцидент исчерпан? Да, я полагаю, что да», — подумала Лиз, вспомнив, что даже те несколько процарапанных на камне линий, которым предстоит связать ее имя с именем Роджера, в течение столетий
Да нет, в этой истории любви все было верно! Только Элизабет в ней была не та, что нужно, вот и все. Все было столь же просто, сколь и мучительно.
Глава 7
Роджер не рассказал о том, что произошло на празднике ахал, ни Дженайне, ни Бет. Лиз была уверена, что у Дженайны хватило бы такта не подтрунивать над ней; однако Бет не преминула бы.
Поэтому Лиз решила, что ей следует благодарить судьбу за то, что для Роджера все это происшествие значило настолько мало, что он даже не стал рассказывать о нем Бет. Не то чтобы это обстоятельство позволяло ей при встрече с ним чувствовать себя спокойнее. В больнице все было по-другому. Но в клубе, в доме Дженайны Карлайен или же у себя дома Лиз старалась либо избегать встреч с ним, или же, когда это оказывалось невозможным, сама поражалась своей грубости и недостойному обращению с Йейтом, но иначе вести себя не могла.
Поэтому ей вовсе не пришлось удивляться, когда Эндрю призвал ее к порядку после одного из вечеров, который они провели в клубе.
— Мне вовсе не хочется возвращаться к этой теме, — сказал он. — Но если из-за этой истории на празднике ахал у тебя по-прежнему напряженные отношения с Йейтом, я бы на твоем месте постарался позабыть о ней.
Негодуя, Лиз вскинула голову:
— Я ему не говорила никаких резкостей!
— Согласен, не говорила. Но в последнее время один-два раза ты буквально балансировала на грани грубости по отношению к Роджеру. Поэтому я считаю нужным напомнить тебе, что открыто демонстрировать свою неприязнь к кому-либо — это чистой воды ребячество, причем далеко не в лучшем смысле этого слова. Конечно, моя милая Лиз, я не забываю, что ты еще ребенок, причем в самом лучшем смысле этого слова! Однако к тому времени, когда ты научишься лучше управлять собой, тебе придется узнать, что вовсе не нужно лицемерить, для того чтобы держаться в рамках обычной вежливости по отношению к людям, которые тебе не особенно симпатичны. Да, кстати, что же тебе так не нравится в Роджере Йейте?
Слава богу, что вопрос был поставлен так, что позволял отвечать на него уклончиво. Отвечая, Лиз сказала чистейшую правду:
— Он постоянно делает так, что рядом с ним я чувствую себя маленькой и глупой. Кроме того, даже когда Бет Карлайен отсутствует, она всегда... незримо находится рядом с ним. А мне просто не нравится Бет Карлайен, совершенно не нравится!
— Тебе не нравится Бет? — удивился Эндрю. — Да что же может не нравиться в этом дитя? Она кроткая и совершенно безобидная...
— Да, знаю, а также «хрупкая и беззащитная»! — вставила Лиз, цитируя запомнившиеся слова. — Но, папа, я не нашла в ней ни одного из упомянутых тобой качеств.
— Но ведь тебе же нравится Дженайна Карлайен, не так ли?
— Очень нравится, — подтвердила Лиз. — Но это обстоятельство отнюдь не заставляет меня точно так же относиться к Бет.
Эндрю улыбнулся:
— Ну хорошо, я больше не буду развивать эту тему. Просто помни, что в таком небольшом мирке, как наш, здесь для доброжелательного отношения всех друг к другу нужно сделать своими друзьями как можно большее количество людей.