Цветы для Элджернона
Шрифт:
– Не хочешь, но надо. В конце концов, никто тебя не заставляет…
– Ладно, поехали. Только потом не говори мне, чем все кончилось.
Ему и не пришлось.
Я часто проходил этот тест и понимал, что экспериментатора интересует не то, что ты видишь на карточках, а то, как ты воспринимаешь их: как единое целое или как сумму составляющих, в движении или статично, обращаешь ли внимание на цветовые пятна или игнорируешь их, разнообразны ли ответы или сводятся к нескольким стереотипам. Я сказал:
– Вряд ли ты сможешь многое почерпнуть. Я же знаю,
Барт молча смотрел на меня.
– Мне остается только…
И тут меня словно кувалдой ударило – я не помнил, что нужно делать. Ощущение было такое, будто я только что видел перед собой написанный на школьной доске текст, но стоило мне отвернуться на секунду, как некоторые слова стерли, а остальные без них потеряли всякий смысл.
Сначала я не поверил сам себе. В панике я быстро перебрал карточки, и мне захотелось разорвать их и узнать, что же там, внутри. Где-то в этих чернильных пятнах таились ответы, которые я только что знал… Нет, не в пятнах, а в той части моего мозга, которая придавала им форму, значение и проецировала их обратно на листки.
Я не мог сделать этого. Я не мог вспомнить, что нужно говорить. Все ушло. Я промямлил:
– Это женщина… Она стоит на коленях и моет пол… Нет, это мужчина с ножом… – Тут я понял, куда меня заносит, и быстро переключился: – Две фигурки… Они тянут что-то… Каждый к себе… похоже на куклу… Они сейчас разорвут ее пополам… Нет! Я хотел сказать, что это два лица… Они смотрят друг на друга через стекло… и… – Я смахнул карты со стола и встал.
– Никаких тестов. Больше не будет никаких тестов.
– Хорошо, Чарли. Давай прекратим.
– Ты меня не понял. Я больше не собираюсь приходить сюда. Все, что тебе нужно, придется брать из моих отчетов. Никаких лабиринтов, я не морская свинка. Я достаточно потрудился и хочу, чтобы меня оставили в покое.
– Конечно, Чарли. Я понимаю.
– Ничего ты не понимаешь, потому что происходит это не с тобой. Понять могу только я сам. Но ты тут ни при чем. У тебя есть работа, нужно получить степень… Только не надо ничего говорить мне, я и так знаю, что ты занимаешься этим исключительно из любви к человечеству. У тебя впереди жизнь, которую нужно прожить. Получилось так, что мы с тобой живем на разных этажах. Я проскочил твой этаж по пути наверх, а теперь проезжаю его по дороге вниз. Почему-то мне кажется, что я уже никогда больше не воспользуюсь этим лифтом. Так что давай распрощаемся навсегда.
– Может, тебе стоит поговорить с доктором…
– Скажи всем от меня «до свидания», договорились? Мне не хочется больше никого видеть.
Прежде чем Барт успел ответить или остановить меня, я вышел из лаборатории, поймал идущий вниз лифт и в последний раз вышел из университета Бекмана.
7 октября.
Сегодня утром ко мне заходил Штраус, но я не впустил его. Мне хочется побыть одному.
Я беру книгу, которой наслаждался всего несколько месяцев назад, и обнаруживаю, что ничего про нее не помню. Странное ощущение. Вспоминаю, как восхищался
Закрыл глаза и увидел Чарли – себя. Ему шесть или семь лет, он сидит за столом перед раскрытым учебником. Он учится читать, а мама сидит рядом с ним, рядом со мной…
– Повтори!
– Смотри Джек смотри Джек бежит. Смотри Джек смотри.
– Нет! Не «Смотри Джек смотри», а «смотри Джек бежит»! – и тычет в слово загрубевшим от стирки пальцем.
– Смотри Джек. Смотри Джек бежит. Бежи Джек смотрит.
– Нет! Ты не стараешься! Повтори! …повтори… повтори… повтори…
– Отстань от ребенка. Он тебя боится.
– Ему нужно учиться. Он слишком ленив!
…беги Джек беги… беги Джек беги… беги Джек беги…
– Просто он усваивает все медленнее, чем остальные дети. Не торопи его.
– Он совершенно нормален. Только ленив! Я вобью ему в голову все, что нужно!
…Беги Джек беги… беги Джек беги… беги Джек беги…
А потом, подняв глаза от стола, я увидел себя взором Чарли, держащего в руках «Потерянный рай», и осознал, что стараюсь разорвать обложку книги. Я оторвал одну половину, вырвал несколько страниц и швырнул все вместе в угол, где уже лежали разбитые пластинки. Они лежали там, и белые языки страниц смеялись надо мной, потому что я не мог уразуметь, что они хотели мне сказать.
Если бы мне удалось удержать хоть часть того, чем я еще владею! Боже, не забирай от меня все!
10 октября.
По вечерам я обычно выхожу прогуляться но городу. Без всякой цели. Просто поглядеть на незнакомые лица. Вчера вечером я не смог вспомнить, где живу. Домой меня проводил полицейский, и, кажется, все это уже случалось – очень давно. Мне не хотелось записывать это и пришлось напомнить себе, что я – единственный во всем мире, кто может описать подобное состояние.
Казалось, я не иду, а плыву в пространстве, но не ярком и четком, а пронизанном всепоглощающей серостью. Я сознаю это, но ничего не могу с собой поделать. Я шагаю, а иногда просто стою на тротуаре и всматриваюсь в лица прохожих. Некоторые из них поглядывают на меня, некоторые – нет, но никто не заговорил со мной, если не считать одного типа, спросившего, не требуется ли мне девушка. Он куда-то отвел меня и попросил в задаток десять долларов. Я дал, и он бесследно исчез.
И только тогда до меня дошло, какой же я дурак.
11 октября.
Вернувшись утром домой, я обнаружил там спящую на диване Алису. Кругом сияла чистота, и поначалу мне показалось, что я попал не в свою квартиру. Потом я заметил, что она не тронула кучу разбитых пластинок, разорванных книг и нот в углу. Скрипнула половица. Алиса проснулась и увидела меня.
– Привет, сова!
– Я не сова, я додо. Глупый додо. Как ты сюда попала?
– По пожарной лестнице, из квартиры Фэй. Я позвонила ей и спросила про тебя, и она сказала, что ты странно себя ведешь – со всеми ссоришься. Мне пришла в голову мысль навестить тебя… Я прибрала тут немного. Надеюсь, ты ничего не имеешь против?