Цветы и железо
Шрифт:
— Без вести, Танюша. Под Шелонском. Когда убит, так и пишут, что убит. Я взял его на особый учет. Буду продолжать поиски.
— А когда без вести, живым он еще может быть? — спросила Таня с надеждой.
— А почему же нет! — как можно бодрее и увереннее проговорил полковник. — В партизанах, в плену. Даже в наших госпиталях иногда отыскиваются. Будем искать, Танюша.
— Никогда не поверю, что он может быть убитым! — проговорила она решительно.
— И правильно делаешь, — сказал полковник. — А вот мать мы отыскали.
— Отыскали?! — Таня вскочила со скамейки.
— Да. Жива и здорова. Пришлось умолчать, что мы знаем
Она покачала головой:
— Пойду, товарищ полковник!
— Верно, Танюша. Твоей матери уже назначено пособие, она будет его получать до тех пор, пока ты не возвратишься. И вашей жене, Алексей Осипович, назначено пособие.
— Очень признателен, товарищ полковник.
— Забудьте на полгода, что всю жизнь вы были Алексеем Осиповичем Шубиным, а в колхозе — Кузьмой Николаевичем Петрачковым. Отныне вы Никита Иванович Поленов и Татьяна Никитична Поленова.
— Танька! — заметила девушка.
— Это я так учил, — пояснил Алексей Осипович. — Дерзкая, огрубевшая на торфоразработках и других тяжелых работах девчонка. Чего от нее ждать?
— Такой она и должна быть. Запомните: начальником советского лагеря был Василий Петрович Ненашев. Вот его карточка: широкий, картошкой, нос; чуб и эти лохматые усы — рыжие; левая рука всегда в черной перчатке — результат ранения еще в годы гражданской войны. Любит ругнуться матом. Больше о начальнике лагеря и не нужно знать. Мелкие начальники менялись часто. Смело называйте десятника Павла Павловича Хлебина, маленького, вихрастого, веснушчатого, часто повторявшего «елки-палки». Освободил вас добрый немецкий начальник Трауте. Вы его не видели, вам лишь объявили его милостивый приказ. Хвалите, но особенно не перехваливайте, чтобы не вызвать подозрения. — Убедившись, что «отец» и «дочь» запомнили все, полковник продолжал: — Действовать придется в районе Низовой. Не буду скрывать, условия трудные. Наш опытный разведчик на Низовой провалился. Вернее будет сказать, не опытный, а теоретически постигший основы разведывательной службы. Но этого мало… На Низовой обязательно должен быть наш глаз: через этот железнодорожный узел идет снабжение нескольких немецких армий, действующих на ленинградском и центральном направлениях. Недавно немцы перебросили из Риги в район Шелонска — Низовой оперативную команду «1 б» во главе с Гельмутом Мизелем. Мы его «опекали» в Москве, когда он делал вид, что представляет в качестве корреспондента одну немецкую газету, а мы создавали видимость, что верим ему.
Полковник извлек из потайного кармана портрет молодого самодовольного господина с «лейкой» в руках.
— Снят на фоне Манежа в Москве, — пояснил полковник. — Он фотографировал наших товарищей, а они его. Но он видел пьяниц, которые хотят навязать ему свой плохонький «ФЭД». А они видели разведчика, будущего врага, и снимали весьма и весьма старательно. Получился.
— А он ничего себе, только важничает очень, — проговорила Таня, возвращая полковнику портрет.
— Сейчас он выглядит постарше, но еще молод. Он, как и некоторые другие деятели немецкой разведки, имеет серьезный порок: недооценивает советскую разведку. Что ж, это объяснимо. На протяжении многих лет при русском дворе видные посты занимали иностранцы. Супруга Николашки, то бишь Александра Федоровна, никогда не забывала, что она немка, близкая родня кайзеру, и была шпионкой номер один. А разве плох был в качестве шпиона номер два русский военный министр Сухомлинов? А теперь немцы наступают, а мы отступаем, и они думают, им, русским, не до разведки. Лично я недооценку Мизелем нашей разведки и контрразведки горячо приветствую!..
О многом переговорили в тот вечер полковник и его помощники. Таня даже и не предполагала, как много должен знать разведчик. Раньше ей казалось вполне достаточным то, что им в течение месяца сообщил капитан. Когда полковник говорил об опасности, она невольно отвлекалась и вспоминала совсем иное — мать, которая ждет ее теперь в чужом месте среди незнакомых людей. Как она сейчас беспокоится!.. Почему-то припомнились танцы в городском саду и самый лучший танцор — Сашок Щеголев… И самый красивый!.. Купание с подругами в речке, походы за грибами и ягодами… И тут же мысли об опасности: сумеет ли она перевоплотиться в разведчицу, быть внутренне похожей на дочь этого бородатого рыжего человека?.. На нелегкое дело посылает их этот черноусый полковник, видимо больше их знающий, как трудно им будет…
— С партизанами пока контактов не поддерживать, — продолжал полковник, — хотя на будущее и не исключена возможность совместных действий. Не исключено также, что кого-то пошлем к вам на подмогу, а затем и на смену. Я думал над паролем. Запомните его. Приходящий к вам спрашивает: «Хорошее железо продаешь?» А ответ такой: «Барахлом не торгую. Хорошему человеку могу и продать!» Почему я рекомендую железо? Оно у вас будет всегда. А такое словечко, как «барахло», должно входить в лексикон малокультурного мужика Никиты Ивановича Поленова. Итак, все запомнили?
— «Хорошее железо продаешь?» — «Барахлом не торгую. Хорошему человеку могу и продать!» — повторил без запинки Алексей Осипович.
— Заданий будет вам много, — сказал полковник. — Пока добираетесь до Низовой, соберите материал о положении на оккупированной территории. Это, так сказать, параллельное задание. Просил об этом начальник политуправления фронта: факты нужны для агитации в войсках. Мы знаем, что население живет в ужасных условиях. А конкретно? Каковы налоги, поборы, как с питанием? Под Шелонском обосновался первый помещик — немец Кох. Его политика?
— Кох? Это не тот, что был в Лесном до революции? — спросил Шубин.
— Сын. Адольф Кох. Пробный камень. Усидит в Лесном до весны, весной пожалуют новые господа.
— За его отцом мой батька с вилами гнался, — сказал Шубин.
— Надо, чтобы этот не удрал. Огнев получил задание по партизанской линии. Видимо, долго Кох не проживет на этом свете… Вот, кажется, и все. Есть вопросы?
— Пока все ясно, — ответил Поленов.
— Ну, как говорят, ни пуха ни пера! — сказал полковник.
— К черту! — дружелюбно ответил Шубин.
Они постучали в крайнюю избу. Дверь открыла старушка. Она и молодка лет под двадцать пять занимались стиркой. На печи и на кровати спали ребятишки. Шубин и Таня представились как беженцы. Старушка попотчевала уже остывшей вареной картошкой. А потом, вытирая глаза кончиком платка, говорила, что от сына нет известий вот уже два месяца, что живут они с невесткой и на руках у них четверо мальчишек, две пары близнецов, мал мала меньше. «Фашист окаянный, всю жизнь испортил!» — говорила старушка и крестилась. Шубин поддакивал ей, Таня сопела носом и молчала: ей очень хотелось спать.