Цветы на нашем пепле
Шрифт:
«Спокойно, спокойно, – говорил он себе, закрыв глаза. – Не думать. Стоп… Стоп…»
И вдруг что-то произошло. Как будто незримая, но в то же время разноцветная волна омыла сознание и увлекла за собой – в искристые просторы несуществующей реальности… Но какие-то собственные мысли все равно лезли в голову и мешали…
– Стоп! – вновь приказал себе Грег и даже поднял руку. Глаза открылись сами, но вместо окружающего мира перед ним предстало нечто совсем иное, и он знал, что это – ВОЛНОВОЕ ОТРАЖЕНИЕ ВСЕЙ ЕГО ЖИЗНИ. И было очень, очень важно разобраться в хитросплетениях рисунка… Но мысли и
– СТОП!!! – закричал Грег, понимая, что происходящее сейчас чрезвычайно значимо, что, возможно даже, именно сейчас решается его судьба… И тут же очнулся, обнаружив себя стоящим на четвереньках и до нитки мокрым от пота… Почему-то очень важным казалось сорвать с головы обруч, и он успокоился, только сделав это…
– Неудача, – констатировал император. – Твоя психика противится, хотя некоторый контакт с мнемодатчиком есть. Вполне возможно, что рано или поздно у тебя получится. Но не обязательно. Попробуем еще?
– Только не сейчас! – взмолился Грег.
– Хорошо, – легко согласился император Лабастьер Первый. – Попробуем потом. В городе махаонов.
– Правильно! – обрадовался Грег. – Давай попробуем там…
– Что ж, отдыхай. Ночью ты будешь главным героем нашего праздника. Тебе нужно набраться покоя…
Что это было? Действительно ли аппаратура бабочек вызвала в его психике процессы, благодаря которым он мог постичь нечто важное о себе, или то было всего лишь отражение чьих-то чужих, записанных на носитель, мыслей и чувств? Как бы то ни было, Грег чувствовал себя разбитым и, несмотря на полуденное время уснул, едва добравшись до своего немудреного ложа.
Он был уверен, что его разбудят, однако проснулся сам. Было темно и тихо. Грег выглянул из своей беседки (именно так он все чаще называл про себя свое жилище). Высоко над стволами черных сейчас «домов» светила полная, словно налитая желтым соком, луна. Грегу показалось, что он один, на дне громадного колодца. Но когда глаза привыкли, он разглядел в лунном свете, как несколько десятков бабочек в центре площади занимаются какими-то приготовлениями.
– Все начнется примерно через час, – раздался в ухе знакомый голос, и Грег даже подпрыгнул от неожиданности. – Я бы разбудил тебя.
Грег с удивлением увидел, что император не сидит, как обычно, во флаере, а на собственных крыльях порхает возле него. Словно читая его мысли, Лабастьер пояснил:
– Я слишком много отнял у ураний, привнеся в их племя цивилизацию. Я ощущаю себя обязанным им, и хочу, чтобы хотя бы Праздник Соития остался таким, каким он был в былые времена. Антиграв – из нынешней эпохи, он не подходит. Никакой техники.
«Антиграв – это флаер», – догадался Грег и заметил:
– Ты вновь упомянул, что отнял что-то у ураний…
– Да, я хотел чтобы ты увидел эту истории в мнемозаписи, но раз ты не можешь… Я расскажу тебе коротко. Сядь, мне легче будет говорить.
Грег послушно уселся на пороге, а император опустился и встал перед ним.
– Летать трудно? – немного удивился Грег.
– Нет, но все-таки это отнимает какие-то силы и рассеивает внимание. Особенно, когда порхаешь на месте. А вы разговариваете, когда быстро идете или бежите?
– Понял, – согласился Грег. –
– Мои родители были простыми маака. Мать, Ливьен, была ученым, отец, Рамбай, – дикарем, в детстве попавшим в племя ураний и воспитанным им. Они встретились и полюбили друг друга, когда мать в составе научной экспедиции, ищущей человеческое биохранилище, оказалась на территории ураний. Потом, как я уже рассказывал тебе, они нашли то, что искали, и я стал обладателем человеческих знаний.
– Только я не понял, как это вышло, – заметил Грег, наблюдая привыкшими к полутьме глазами за тем, как бабочки возводят посередине площади какую-то пирамиду.
– Если я начну объяснять это, мне придется говорить очень долго. Суть моего рассказа не в этом. Суть в том, что я благодаря этим знаниям понял, как прекратить междоусобные войны бабочек и сделать наш мир благоденствующим. Но для этого сначала нужно было взять в нем власть. Мне нужна была армия. А под руками было только племя ураний. Они не годились для войны, они были нежными и романтичными и называли себя… – тут император пропел что-то похожее на «эйни-али» и тут же перевел: – «дети любви». К тому же их было мало. Этот вид бабочек и без того был самым генетически нестабильным, подверженным отклонениям и неплодовитым, а в те дни еще и махаоны истребили большую часть племени, за то что они укрывали меня и родителей…
Грег не стал расспрашивать, какое дело до всего этого было махаонам. В это время новая группка бабочек на площади занялась новым делом: улетая далеко к стволам «домов», они возвращались, протягивая за собой еле видимые нити, и летели дальше – на другой край площади.
– Я нашел выход, – продолжал Лабастьер. – Пусть армия будет небольшой, но она должна быть единым организмом, и я создал этот организм из себя самого: в тот год все оставшиеся самки племени ураний родили от меня сыновей…
– Силен, – присвистнул Грег.
– Их было не так много, – взгляд императора стал сердитым. – Около сотни. Но мы сумели сделать переворот в городе маака, а потом армия маака захватила махаонов… Но мой отец, он ведь был взрощен ураниями, не простил мне того, что его племя попало под жернова истории.
– Но ведь вот оно!.. – не понял Грег, – и показал рукой на «дома».
– Да. Но процесс возрождения был очень медленным. Прошли столетия, и мой отец давно мертв. Мир бабочек расцвел, но до сих пор урании – племя самое малочисленное, хотя сейчас их намного больше, чем когда-либо. Я пытался объяснить отцу, что я смогу возродить племя, что другого выхода у меня нет, но он умер, так и не поверив мне и не простив.
– Досадно, – сказал Грег искренне.
– Урании – самые любимые мои дети, – сказал император. – И в искупление своего долга перед ними, я ввел в ритуал праздника один элемент… Впрочем, увидишь сам.
– Лучше объясни, а то не пойму еще…
– Поймешь… Но чтобы ты понял, поясню. Я бессмертен, но это не значит, что бессмертна моя физическая оболочка. Нет, она старится и умирает. Но мои возлюбленные жены рожают мне все новые оболочки, и моя личность – в тысячах таких тел… Когда одна из оболочек испытывает боль, ее испытывают все они. Я привык к вечной боли, Грег Новак. Живя вечно, я постоянно умираю.