Цветы всегда молчат
Шрифт:
И тут она, к его ужасу и удивлению, покраснев до корней волос, дрожащими пальцами стала расстегивать пуговицы лифа.
– Что вы делаете? – зло поинтересовался Колдер.
– Собираюсь утешить вас, – запинаясь, пролепетала она. – Но сегодня у меня нет другого цветка, кроме меня самой.
Колдер подошел к ней, взял в ладони ее личико, уткнулся лбом в лоб. Почувствовал: его Незабудка тоже вся пылает.
– Что же мы творим, Мифэнви? – проговорил он, вздымая горячим дыханьем завитки волос вокруг ее лба. – Простите меня.
– И
Он осторожно обнял ее.
– Давайте забудем все, что здесь произошло.
– А вы сможете? – тихо спросила она.
– Я мечтал об этом три года. Вряд ли у меня получится забыть.
– Тогда давайте по-другому, – сказала она и, подавшись чуть вперед, коснулась его губ своими.
Колдер тут же ответил, перехватывая инициативу и углубляя поцелуй. Его руки скользили по ее спине.
Мифэнви затрепетала от новых ярких ощущений, чувствуя, как корсаж становится тесным и тянет внизу живота. Она боялась даже пошевелиться.
В этот раз Колдер был почти нежен. Со стоном оторвавшись от ее губ, он прошелся поцелуями по подбородку, спустил дорожку на шейку. И отстранился, застегнув ей пуговицы платья.
– Благодарю вас, моя принцесса, – сказал он, и взгляд его посветлел. – Вы сегодня невероятно щедры. Но, боюсь, я не могу взять – это слишком дорогой подарок для меня.
Он протянул ей руку и помог слезть со стеллажа.
– У вас, наверное, масса вопросов, – проговорил он уже совсем спокойно. Мифэнви кивнула. – Давайте по порядку, а то у меня сегодня и так голова кругом, – чуть грустно улыбнулся Колдер.
– Вы сказали, что человеку лишь раз достаточно взглянуть на незабудку, чтобы оказаться привороженным? – начала она. – Но ведь и другие мужчины, кроме вас и Пола, видели меня. Почему же на них не подействовало?
– Такова сила незабудки, – он оперся о стол и сложил руки на груди. Глаза его возбужденно блестели. – Яркую розу, роскошную лилию видно сразу. А вот нежная незабудка, – он улыбнулся, Мифэнви покраснела, – заметна не каждому. Кто-то увидит и сочтет ее невзрачной, кто-то и вовсе пройдет мимо, но обязательно будет тот, кто остановится, завороженный…
– Скажите, Колдер, – голос ее дрогнул, – а с этим… с завороженностью… можно что-нибудь сделать? Ну бывают же отвороты?
– Бывают и можно, – он усиленно изучал пол у своих начищенных до зеркального блеска черных ботинок. – Почти любой приворот можно снять и почти каждое заклинание аннулировать. И я бы смог это сделать… если бы захотел…
– Но вы…
– Но я не хочу. Мне так светлее… А иначе – потеряюсь во тьме.
Они оба замолчали, погрузившись в свои мысли. Мифэнви рассматривала систему перегонных кубов, в которых по-прежнему что-то булькало и парило.
– Что мне делать с этим? С цветком внутри меня? – спросила она наконец.
– Мифэнви, Цветок может только цвести и благоухать.
– А как же Сорняки?
– Оставьте их Садовникам и Смотрителям, это наша забота.
– Несмотря на то что все это более чем щекотливая тема, к тому же попахивающая ересью, было бы неплохо почитать что-нибудь об ордене.
Он подошел к шкафу и вытащил два свитка.
– Начните с азов. Это очень интересно. Язык цветов, например.
Она кивнула, сложила свитки в карман своего передника и направилась к выходу. Он вежливо открыл перед ней дверь и пропустил вперед. Дверь так и осталась приоткрытой…
В душе его сейчас царил благодатный покой, недаром же незабудка дарит нежность и умиротворение. Он уж было собрался приняться за работу, едва ли не напевая от той тихой радости, которой полнилась ныне его душа, когда до слуха донеслись звуки спора. В коридоре разговаривали на повышенных тонах, и голос этот он бы узнал из тысячи.
Латоя держала под руку пухловатого растерянного мужчину и с вызовом смотрела на кузину.
Смерив Мифэнви взглядом, она сказала:
– Я так рада, что ты жива, дорогая Мейв. А то Колдер прямо взбесился, когда ты сознание потеряла, – Латоя подмигнула ей. – И знаешь, что я тебе скажу, милая кузина, тебе следовало бы почаще падать в его объятия…
Мифэнви побледнела. Как Латоя могла говорить такие гадости, да еще при чужом человеке! Почему она сейчас так жалась к нему? Неужели у этой девицы совсем отсутствуют всяческие совесть и стыд? Но сейчас Мифэнви злилась даже больше за то, что Латоя треплет имя Колдера. То, что произошло между ними в лаборатории, безусловно, взволновало ее. Она всегда знала, что значит для него несколько больше, чем просто вдова любимого брата, и сегодня, увидев тот цветок, убедилась в его чувствах воочию. Но, несмотря на то что его поцелуи были вовсе не дружескими, это не поколебало ее уверенности в порядочности деверя.
Поэтому сейчас, поздоровавшись с этим господином и сделав книксен, она сказала с достоинством истинной принцессы:
– Латоя, покуда я в этом замке хозяйка, я бы попросила тебя быть вежливой, когда ты говоришь о его обитателях…
– Я-то, глупец, думал – баста! Занавес! Ан нет, представление только начинается. И – о эврика! – у нас лучшие кресла! – раздалось сзади.
Колдер стоял, привалившись к арке прохода и сложив руки на груди.
– О чем это вы? – едва ли не испуганно проговорила его невестка.
– Понимаете ли, Мифэнви, загвоздка в том, – со своей обычной обманчивой ласковостью начал Колдер, – что некоторое время назад я вот этими руками, самолично, вышвырнул нашу с вами дражайшую кузину к чертям собачьим! Но не тут-то было! – потом перевел пылающий ненавистью взгляд на самодовольно ухмыляющуюся Латою: – Ты же у нас Повилика? Так ведь?
Она не ответила. Вмешался Аарон.
– Милорд, миледи! Я бы просил вас быть поаккуратнее с моей невестой, – гордо вскинув голову, проговорил он.