Цыганочка с выходом
Шрифт:
— Да ладно, — отмахнулась я. — Иди, а то опоздаешь!
Я посидела с минуту и поднялась.
— Ах!..
Из меня хлынула водичка и полилась прямо на крашеный пол.
Я вышла, едва шагая, как утка, на улицу и крикнула:
— Дима, у меня воды отошли!
Но мужа уже не было…
С дороги, звеня, отъезжал невидимый отсюда трамвай.
— Октябрь, быстро в комнату! — с порога поняла мое состояние Нина Ивановна. — Тебе в роддом, давай я тебя соберу?
Мальчик, зло сверкнув глазами и выругавшись,
— Такой противный стал, — потерла лоб Ниночка и вздохнула. — Не слушается… а вчера к Кокуркиной зашел, подсматривал, как она в туалете… кошмар, в общем!
— Фу-уу, — сказала я, представив Дарь Иванну.
— А эта ведьма его шваброй выгнала, — шепотом сказала Нина. — Швабру об него сломала, а ему хоть бы что, не понимает…
Я стояла, чувствуя, что силы мои уходят, низ живота тянул…
— Тебя проводить? Или сама тихо спустишься?
— Сама, — почему-то сказала я.
— Я через пять минут, все закрою и к тебе, — чмокнула меня Ниночка, и я вышла из ее квартиры.
Я и забыла, что оставила комнату незапертой.
— У тебя там гость сидит! — высунул из ванной физиономию Саркис, одна его щека была намылена. — Мы его впустили, у тебя в комнате ни хрена же нет! Дед какой-то…
Я не стала отвечать, только вежливо кивнула и заглянула в нашу комнату, ожидая там увидеть кого угодно, но…
У окна стоял плешивый субъект в мятом костюмчике из синего кримплена двадцатилетней давности, в руках у него торчала рыжая барсетка за «рупь двадцать». И я его узнала.
«Женильный костюм!» — вспомнила я гостя из прошлого. Шит на заказ в ателье индпошива.
— Страшно рад, здравствуйте, — сказал гость.
— Здравствуйте, — непослушными губами пролепетала я, подумав: «Алмазы Якутии приехали».
Плешивый внимательно посмотрел на меня, подошел к двери и закрыл ее перед носом Саркиса, который в набедренной повязке зачем-то стоял и слушал нашу беседу.
— Будьте любезны, — спросил «кримплен». — Плиз?
— Сэнк ю? — сказал, как отрезал Саркис и пропал где-то в стороне кухни.
— Наташ, — обернулся ко мне визитер и протянул барсетку. — Долг!
— Да, — промямлила я.
— Там деньги, спрячь, — уже с порога напомнил он.
— А у меня воды отошли, — поделилась радостью я.
— Ух, ты! — так и не вышел он.— И что теперь будет? — я увидела — он перестал дышать.
— Ди-иииима на рабоооотуууееехал! — набрав воздуху, зарыдала я и начала икать. — И как мне теперь? У меня мама в Японии, — зачем не знаю, сообщила я.
— В Хиросиме работает? — понимающе кивнул визитер. — Наташ, деньги тут не оставляй, — и кивнул на стену за которой Мазут и Саркис отрабатывали друг на друге удары. — Упрут.
Я повесила барсетку на одну руку, пакет с документами и сменным бельем — на другую и беспомощно посмотрела на человека, которого видела второй раз в жизни.
И тут началась первая моя схватка и вбежала Нина Ивановна, в машину меня вносил, кажется — он, потому что Ниночка меня просто не подняла. Даже в самых смелых мечтах, да никогда, никогда я не рассчитывала, что рожать я поеду в коллекционном «Астон-Мартине» и водитель в «кримплене» сливового цвета будет жать на газ, а я — кричать: «Рожу-ууу!»
Ребенок колотил ножками и рвался наружу, а Нина Ивановна успокаивала меня все семь минут езды до роддома:
— Наташ, у нас тут, послушай, психиатр района — Бредов!
— Ой, — держась за живот силилась улыбнуться я.
— А главный нарколог города — Ширяев!
— Да? Ой!
— Закругляйтесь, — зачем-то сказал «кримплен», подъезжая к роддому.
— А нач. РОНО — Пустышкина!
Ниночка Ивановна сочувственно глядела то мне в глаза, то на живот и говорила-говорила, не поймешь, шутит — нет, но глаза были серьезные…
Уже с каталки, на которую меня положили две роддомовские бабушки с круглыми личиками, я сунула рыжую дешевую барсетку в руки Нины Ивановны.
— Спрячь, Ниночка! Там деньги!
— Спрячу, Наташ, не беспокойся, — положила она в свой пакет сумочку с деньгами.
— Как бы Октябрик не порвал! — охнула я на весь коридор. — Ой, рожу!..
— Слушай, — тихо сказала Нина Ивановна.— У меня дома есть банки из-под кофе, на сушилке стоят, под самым потолком. Если что… ну, мало ли, деньги там.
Я закрыла глаза и отключилась.
— У меня СПИД, и я голубой, — закончив половой акт, обрадовал Дарь Иванну этот странный незнакомец, без спроса зашедший в ее дверь.
— Правда? — подслеповато щурясь, задумалась веселая старушка. — Переведите на русский литературный язык.
— У меня — ВИЧ, и я — педераст, — членораздельно и с душой выговорил гость.
В бедламе кокуркинской квартиры повисла жуткая тишина.
— И что теперь? — смущенно спросила Дарь Иванна. — Что же ты со своей заразой везде ходишь и трясешь? Ходишь! И трясешь! — Залилась краской гнева Дарь Иванна. — А? Что же я теперь тоже голубая и спидозная?
— Да, — печально обронил незнакомец, надел брюки-стрейч и ушел, оставив Дарь Иванну с ее бедой одну-одинешеньку.
Времена пошли…
Альбина лежала на долларах и рассуждала:
— Есть женщины, как женщины, я — другая…
Альбина считала себя скрипкой Страдивари… За тридцать лет она успела трижды побывать замужем, это только официально.
— Да, — Альбина погладила деньги и продолжила: — Скрипка Страдивари с возрастом, если ее не поели жуки, год от года становится дороже, легчая при этом на грамм или гран, а вот женщина даже самая дорогая и блистательная неизбежно теряет в цене, в загадочности, скажем так… напустим туману…