Д-р
Шрифт:
Живота. Тогда беги заканчивай ее.
Велимир. Хорошо, я закончу, тем более утром приедет Райсер.
Живота. О нем еще поговорим, время есть. Ты только лекцию закончи.
Велимир. Я вам больше не нужен?
Живота. Нет! Не нужен.
Велимир. Тогда прощайте!
Живота. Прощай.
Велимир выходит.
Живота, Благое.
Благое при входе сталкивается
Живота (заметив Благое). Куда ты пропал, человече? Нигде тебя нет… Столько времени…
Благое. Дело не такое легкое, как ты думаешь. Ты просишь меня: сделай, Благое, это, сделай то, а потом – где ты? Я был у профессора.
Живота. У самого?
Благое. Да, и разговаривал с ним так, как сейчас с тобой разговариваю.
Живота. И?…
Благое. Расскажу все по порядку… Он пригласил меня войти, и я сел. Эх, братец, как хочешь, а профессорское кресло было неплохим. Сел я и почувствовал себя профессором.
Живота. Ну кто тебя спрашивает, как ты себя почувствовал. Ты скажи, о чем разговаривал?
Благое. Точно, как ты мне сказал. Господин, говорю, профессор, мой родственник Живота Цвийович богатый человек. Дал ему господь все; опять же он ценит науку и ее представителей.
Живота. Так, а потом?
Благое. А потому, говорю, пока он жив, хочет для науки что-нибудь сделать. Вот и послал он меня к вам, потому что слышал, что вы всегда стоите во главе больших начинаний и…
Живота. Ты ничего не пообещал ему?
Благое. Мастерски ускользнул. «У нас, – говорит, – при университете есть студенческая столовая. Ваш родственник хорошо сделал бы, оказав некоторую помощь этой столовой».
Живота. Это брошенные на ветер деньги.
Благое. Ну я ему этак академически ответил: столовая, господин профессор, не для вечности; если на вспомоществование, которое даст мой родственник, купят посуду – так ее перебьют, если купят продуктов – студенты съедят их, а мой родственник не хочет, чтобы скушали его память.
Живота. Это ты умно сказал.
Благое. Итак, после этого мы продолжили разговор о столовой, о рыночных ценах на продукты.
Живота. Да разве я тебя затем посылал, чтобы ты говорил о ценах на продукты?
Благое. Ну, прошу тебя, подожди. Я увидел, что этот разговор будет продолжаться без конца, и потому мастерски его повернул. Профессор начал возбужденно говорить, как сильно подорожали помидоры, и тут у меня мелькнула мысль: ага, помидоры – самый удобный повод, чтобы изменить тему разговора, и на этом месте я его прервал. Да, говорю, приходится признать, что помидоры дороги, но, кажется, и черепица дороговата… А вы, говорю, господин профессор, единственный кто остался без дома. Все профессора построили – кто виллу, кто дом, – только, говорю, вы довели свой до крыши и остановились.
Живота.
Благое. «Архитектор, говорит, обманул меня. И смету точно высчитал, а как начал строить – что на сотню рассчитывал, получилось на двести. Денег ему и не хватило». Вот так раз, говорю, вы такой ученый. Как можно! У вас столько почитателей… «Эх, говорит, чем больше чести, тем меньше денег. От большого почета, говорит, до крыши достроил, а завершить не могу… и нужно мне каких-нибудь десять-пятнадцать тысяч динаров».
Живота. Так и сказал – десять-пятнадцать тысяч динаров, а?
Благое. Это пустяк, говорю, столько вам дал бы и мой родственник господин Цвийович… в долг без процентов.
Живота. Ага! А он что?
Благое. Удивился. «Как, почему? Я, говорит, и не знаком с ним…» Как он мне сказал так, я увидел, что настало время открыть карты. Господин профессор, сказал я, на философском факультете есть два свободных доцентских места, а у господина Цвийовича сын – доктор философии и…
Живота (с любопытством). И что же он сказал?
Благое. Ничего, больше мы с ним не разговаривали.
Живота. Как так?
Благое. Так… не успел я опомниться, как он схватил меня за шиворот и вышвырнул из кабинета… «Я, говорит, сударь, профессор университета и потому не продаюсь!»
Живота. Дурак!
Благое. Кто?
Живота. Кто! Он… Не был бы дураком, так не стал бы и профессором, был бы чем-нибудь поумнее.
Благое. Спускаюсь я по лестнице университета, и что-то в душе у меня горит… Сказать тебе по правде, мы перехватили… Все-таки профессорское место не товар для продажи!
Живота. Что «не товар для продажи?» И ты тоже, посидел немножко в профессорском кресле и уже профессорского ума набрался… Какой же это товар нельзя продать?
Благое. Я не знаю, но вижу, как получается!
Живота. Коли не знаешь, так замолчи!.. Не для продажи! Все теперь продается! (Достает из несгораемого шкафа конторскую книгу.) Деньги есть, так все купишь. Вот видишь?… (Показывает расписки.)
Благое (читает расписки). Расписка на десять тысяч динаров.
Живота. Совесть я купил за десять тысяч динаров.
Благое. Какую совесть?
Живота. Совесть, вот. Может быть, скажешь дорого заплатил? Верно, дорого. На бирже ценится только то, на что спрос есть. А совесть – не дефицитный товар, потому и не стоит ничего.
Благое. Оно… если смотреть так…
Живота. Вот я так смотрю, жизненно, а кто смотрит на это по-профессорски, тот и живет без крыши… А вот здесь, видишь, за шесть тысяч динаров честь куплена…
Благое. Честь, скажи пожалуйста, только-то всего и стоит.