Дада – искусство и антиискусство. Вклад дадаистов в искусство XX века

Рихтер Ханс

Заметка в прессе, 2 февраля 1916 г.:

«Кабаре Вольтер. Под этим названием сгруппировалось общество молодых художников и литераторов, цель которых – создать центр для развлечения художников. Принцип кабаре выбран потому, что во время ежедневных встреч происходят музыкальные и декламационные выступления деятелей искусства, пришедших сюда в качестве посетителей, приглашается сюда и более молодая художественная поросль Цюриха с тем, чтобы тоже проявляли себя со своими предложениями и произведениями без всякой оглядки на какое-то особое направление».

Хуго Балль. «Кабаре Вольтер». Первая публикация дадаизма

(Ball H. Cabaret Voltaire: Eine Sammlung k"unstlerischer und literarischer Beitr"age. Z"urich: Maierei, 1916 9)

И они себя проявляли.

5 февраля 1916 г. Балль записывает: «Заведение было переполнено; многие не могли найти свободное место. В 6 часов вечера, когда еще не смолк перестук молотков и прикреплялись футуристические плакаты, появилась депутация восточного вида из четверых человечков, с папками и картинками

под мышкой, тактично кланяясь. Они представились: Марсель Янко, художник, – Тристан Тцара, – Жорж Янко и четвертый господин, имя которого я не запомнил. Арп по случайности тоже был там, и понимание возникло без лишних слов. Скоро восхитительные „Архангелы“ Янко висели среди прочих красивых вещей, и Тцара в тот же вечер читал стихи старого стиля, которые он очень мило нарыл у себя в карманах».

Марсель Слодки. В кабаре. 1916. Гравюра на дереве

Кабаре Балля за одну ночь стало цюрихской сенсацией:

КАБАРЕ

Эксгибиционист расставил перед занавесом ноги,а Пимпронелла дразнит его красной комбинацией.Коко-зеленый-бог громко хлопает среди публики.Сейчас войдут в охоту старшие козлы отпущения.Тцингтара! Это длинный духовой инструмент.Из него вырываются брызги слюны. На нем написано: «Змея».Тут все укладывают своих дам в футляры от скрипоки извиняются. Им становится боязно.У входа сидит жирная Камедина.Она вбивает себе в бедра золотинки, чтоб блестели.Дуговая лампа выкалывает ей глаза.И горящая крыша падает на ее внуков.С заостренного уха осла ловит мухклоун, у которого другая родина.Через трубочки, которые зеленовато гнутся,он имеет связь с баронами в городе.В высокие воздушные пути, где негармоничнопересекаются канаты, на них откидываются плашмя,малокалиберный верблюд желает платоническивзобраться; что сбивает с толку всё веселье.Эксгибиционист, который обслужил чем когда-либозанавес – терпеливо и с видом на комплименты,внезапно забывает ход делаи гонит прочь от себя разбухшую толпу девушек ¹¹.(Хуго Балль)

Французские современные поэты, читающие свои стихи, сменялись немецкими, русскими, швейцарскими исполнителями. Давались вечера, игралась современная и старинная музыка, всё вперемешку ¹²: Сандрар ¹³ и Ван Ходдис ¹⁴, Хардекопф ¹⁵ и Аристид Брюан ¹⁶, оркестр балалаек и Верфель ¹⁷, показывали Делоне ¹⁸ и читали Эриха Мюзама ¹⁹. Рубинштейн играл Сен-Санса. Читали Кандинского ²⁰ и Ласкер-Шюлер ²¹, Макса Жакоба и Андре Сальмона ²².

Он безропотный гость в варьете маргиналов,Где топочут чертовки с замысловатой татуировкой.Их трезубец манит его сладко обрушиться в ад,ослепленным, обманутым, но всё ж очарованным.(Хуго Балль)

Плакат к этому кабаре создал украинский художник Марсель Слодки ²³. При случае он участвовал и в прочем – либо личным выступлением, либо художественными произведениями, по сути, не принадлежа к дада. Он был тихий, замкнутый человек, который вряд ли мог «быть услышанным» в шуме кабаре, а позднее и в дада.

Так «Кабаре Вольтер» поначалу стало литературной демонстрацией. Творческая активность группы состояла в том, чтобы создавать, зачитывать и публиковать стихи, рассказы и песни. Все эти стихи, песни и рассказы находили соответствующую им форму выражения.

«Кабаре Вольтер». Его участники и соучастники

То, что у Балля выражалось во вдумчивости, глубине и сдержанности, у румынского поэта Тристана Тцара (см. илл. 5) проявлялось в виде искрометности, невероятной духовной подвижности и напора. Он был невысок и неукротим – этакий Давид, который мог влепить любому Голиафу – камешком ли, комком грязи или дерьма, с шуткой или без, наглым ответом или отточенным гранитным осколком меткой речи – но всегда в самое больное место. Художник языка и жизни, который становился тем оживленнее, чем активнее разворачивались события вокруг него. Он был полной противоположностью Балля, и это несходство лишь подчеркивало и оттеняло свойства другого, так что оба анти-Диоскура стали в ту первую «идеалистическую» эпоху движения единым целым – комически-серьезным, но динамичным. Чего Тцара не знал, то он брал на себя смелость и обязанность придумать. С хитрой улыбкой, полный юмора, но и трюкачества тоже, он никому не давал заскучать. Всегда в движении, болтая по-немецки, по-французски, по-румынски, он был естественным антиподом спокойному, задумчивому Баллю… и был так же незаменим, как и тот. На самом деле каждый из этих состязателей ума и анти-ума был незаменим сам по себе. Чем было бы дада без стихов Тцара или без его неутолимого честолюбия, без его манифестов, не говоря уже о шуме, который он мастерски умел поднять? Он декламировал, пел и говорил по-французски, хотя не хуже мог и по-немецки, перебивал собственные выступления криками, всхлипами и свистом.

Звонки, барабанная дробь, коровий колокольчик, удары по столу или пустому ящику представляли собой неистовое требование нового языка в новой форме и – чисто физически – возбуждали публику, которая поначалу сидела за своими пивными кружками совершенно ошарашенная. Затем из этого состояния оцепенения ее взвинчивали до такого градуса, что она исступленно пускалась в соучастие. ЭТО и было искусством, это и было жизнью, именно этого и добивались.

Правда, футуристы еще раньше ввели в искусство (и в свои мероприятия) понятие и технику создания скандала. Как искусство, они назвали это брюитизмом, который Эдгар Варез ²⁴ позднее возвел в ранг музыки. Варез следовал в этом открытиям шумовой музыки Руссоло – одному из основополагающих вкладов футуризма в современную музыку. Руссоло сконструировал в 1911 г. шумовой орган, на котором можно было воспроизвести любые – столь досаждающие нам – шумы повседневности… именно их Варез впоследствии использовал как элементы звучания. Этот своеобразный инструмент был разрушен в Париже, в «Синема-28» на премьере фильма Бунюэля-Дали “L’^age d’or” («Золотой век») в 1930 г., когда “Cam'elots du roi” ²⁵ и другие реакционные организации бросали в экран, на котором показывали этот «антикатолический» фильм, зловонные бомбы, а потом громили и разбивали всё, что попадалось под руку: стулья, столы, картины Пикассо, Пикабиа, Ман Рэя, а заодно и выставленный вместе с картинами в фойе в качестве экспоната «брюитистский» орган Руссоло ²⁶. Этот брюитизм был подхвачен в «Кабаре Вольтер» и обогащен на взлете и в неистовстве нового движения: расширен вверх и вниз, влево и вправо, внутрь (стоны) и вовне (рык).

По громкости и провокационности Тристану Тцара едва ли уступал его анти-друг, медик-поэт д-р Рихард Хюльзенбек. Хюльзенбек (см. илл. 7) был вовлечен в весьма подходящий ему водоворот кабаре в силу своей дружбы с Хуго Баллем, которого очень почитал. Его молодцеватость курсанта тоже способствовала – опять-таки иначе, чем быстрота и живость ума Тцара – приведению публики в раскованное состояние. Для усиления этого ухарского эффекта он обзавелся хлыстом наездника, которым метафорически стегал по крупу публику, сопровождая чтение своих свежесочиненных «Фантастических молитв» ритмическим свистом хлыста.

Хюльзенбек был одержим тактами негритянских ритмов, с которыми он экспериментировал вместе с Баллем еще раньше в Берлине. К своим энергично пружинящим и просмоленным «Молитвам» он предпочитал большой «том-том». Балль: «Он выступал за то, чтобы усиливать ритм (негритянский ритм). Дай ему волю, он избарабанил бы всю литературу дотла». Когда фортепьянные интерпретации Балля и тоненький, искусственный девичий голосок Эмми Хеннингс (она чередовала народные песни с распутными) сводились воедино с абстрактными негритянскими масками Янко, ввергавшими публику в джунгли художественных видений, вырвав их из дебрей оригинального языка новых стихов, то поневоле часть витальности и энтузиазма, оживлявших группу, передавалась и зрителям… «Они одержимые, маниакальные, проклятые за их труды. Они обращаются к публике так, будто она должна взяться за их болезнь, и они выкладывают перед нею материал для вынесения суждения об их состоянии»…, – писала пресса. В то время как Хюльзенбек беззаботно распевал:

Сокобауно сокобауно сокобауноШиканедер Шиканедер Шиканедер ²⁷наполняются ведра с пеплом сокобаунто сокобаунтомертвые восстают из него с венками из факелов вкруг головысмотрите лошади как они нагнулись над дождевыми бочкамисмотрите парафиновые потоки изливаются из рогов лунысмотрите море Эресун как оно читает газету и поедает бифштекссмотрите кариес сокобаунто сокобаунтосмотрите плацента как она вопиет в сетях бабочекгимназистоксокобаунто сокобаунтовот закрывает пастор ши-иринку ратаплан ратаплан ²⁸ши-иринку и волосы торчат у него и-из ушейс неба па-адает катапульта катапульта ибабушка приоткрывает грудьмы сдуваем муку с языка и кричим и кочуетголова на вершинудраткопфгаметот ибн бен закалупп ваувой закалуппкопчик надут и лопнетвыпотел о потрох поповский небесный Северингнойник суставнойголубой голубой всегда голубой цветущий поэт пожелтели рогабир бар обиборбаумабор бочон ортишель севилья о ка са ка ка са ка ка сака ка са ка ка са ка ка саболиголов в коже забагрял набух на червячке и обезьянеимеет ладонь и задО чачипулала ота Мпота грудыМенгулала менгулала кулилибулалаБамбоша бамбошвот закрывает пастор ши-иринку ратаплан ратапланши-иринку и волосы торчат у него и-из ушейЧупураванта буррух пупаганда буррухИшаримунга буррух ши-иринку ши-иринкуКампампа камо катапена караЧувупаранта да умба да умба да дода умба да умба да ²⁹ умбахихиши-иринку ши-иринкуМпала стекло клык трараКатапена кара поэт поэт катапена тафуМфунга Мпала Мфунга КоэльДитирамба торо и вол и вол и полные пальцыЯрь-медянка у печкиМпала тано мпала тано мпала тано мпала тано ойохо мпала таноМпала тано я тано я тано я тано о ши-иринкуМпала Цуфанга Мфиша Дабоша Карамба юбоша даба элое ³⁰,