Далекая звезда
Шрифт:
— Я не собираюсь обсуждать свое решение.
К этому разговору родители возвращались при каждом своем визите, что раздражало. Но они уверяли, что желают мне лишь добра и, просто, переживают.
Психотерапевт, которая должна была помочь мне принять взвешенное решение, четыре часа убеждала меня сделать аборт. В ход шли все те же доводы. О том, что общество от меня отвернется. О том, что я не выйду замуж, ибо никому не нужна овуляшка с прицепом.
Кстати, да, я именно овуляшка, ибо неудержимо желаю размножаться, не достигнув социально-приемлемого возраста и семейного положения для этого. А от таких особ нормальные мужчины
В заключении этот чудо-доктор мне сказала, что столь неосознанной девушке нельзя доверять воспитание ребенка и она сообщит о данном инциденте в социальную службу.
— Да, пожалуйста. Я считаюсь совершеннолетней. О чем есть заключение той самой социальной службы. Имею образование и профессию. Работаю и плачу налоги. Для работы у меня возраст социально-приемлемый. Для этого я достаточно осознана. Но ребенка я не могу воспитывать потому, что не желаю прерывать беременность. Вы не видите в этом никакого противоречия?
— В моем заключении будет сказано, что вы эмоционально неустойчивы и не способны в полной мере осознавать ответственность, которую накладывает на вас рождение ребенка, — сказала она на прощание.
А я так и не поняла, что ею двигало. Зачем ей нужно было давить на меня? И почему, мое несогласие с ее позицией воспринимать, как личное оскорбление?
Странная женщина. Мне ведь доводилось общаться с психиатрами и психотерапевтами. Врачи, как врачи. На первом месте концепция "не навреди" и уважение к личности пациента. А тут?
Раскрывать душу перед человеком, для которого существует два мнения: ее и неправильное, я нужным не посчитала. Все равно не поймет.
Зачем мне замужество, если Каи погиб? Что мне дело до мыслей окружающих? Их бесценное мнение мне всегда было безразлично.
А ребенок… это прежде всего ЕГО сын. И родить в двадцать пять или тридцать, когда это считается приемлемым, у меня уже не получится. Ведь Каи больше нет.
Я не могла в это поверить. Хотелось закрыть глаза и представить, что я всего лишь ненадолго его потеряла. Только это было опасной иллюзией, которой не стоит подаваться.
Причина неадекватного поведения психотерапевта раскрылась лишь спустя две недели. Она лежала на поверхности. Никто даже не собирался ее прятать. Но мне так хотелось поверить в существование людей, которым я небезразлична, что очевидные вещи от меня ускользали. А следовало бы держаться настороже. Особенно, с людьми, которые предали меня не один раз.
Глава 28
Астрид Эрден Стат
В клинике меня держали не так уж долго. Всего восемь дней. А потом выписали. И я приехала в дом родителей. Своим домом я это место не считала. Да и они, наверное, тоже. Потому что комнате, в которой меня поселили, упорно продолжали называть гостевой.
Были ещё какие-то мелочи, но я старалась не обращать на них внимание. Потому что впервые за всю мою жизнь мы жили, как настоящая семья. Вместе завтракали и ужинали. Родители даже интересовались, как у меня дела и пытались говорить со мной об искусстве, которое так любили. Выходило, что они общались друг с другом и Лидией. Потому что я не могла на равных поддержать беседу о концерте или художественной выставке, которые они посещали без меня, не отличала ар-деко от ар-нуво, путала мюзикл с опереттой и не понимала разницы между балетом-поэмой и балетом-романом. Последнее меня,
Лидия смотрела на меня свысока, как на дурочку, явно наслаждаясь тем, что хоть в этом она на высоте. Лучше бы училась нормально. Но сестра полагала: для того, чтобы неплохо устроиться в жизни, ей достаточно быть красивой и уметь поддерживать светскую беседу. Остальное — без надобности. Родители эту странную позицию поощряли, а я держала свое мнение при себе. Потому, как не хотелось ссороиться. На пустые склоки у меня не было ни сил, ни времени.
Но скандал все равно грянул. Отец решил, что я уже достаточно пришла в себя и готова пообщаться с Ритой Клэмп — рассказать о страданиях, которые мне довелось пережить пока иштарские сепаратисты бомбили собственные города. Особо отец настаивал на том, чтобы я выразила безмерную благодарность правящей партии Терры за то, что они приняли сложное решение вмешаться и предотвратить геноцид среди жителей исконной терранской колонии.
Так война ещё раз разрушила те обломки моей жизни, которые я с таким трудом собирала.
Невозможно жить на пределе эмоционального напряжения. Невозможно все время думать о чужих трагедиях. Особенно, если с ними соревнуется твоя собственная.
Я не забыла, что Иштар охвачен войной. Хотя искушение закрыть глаза и поддаться очарованию мирного неба над моей головой, было. Ведь для того, чтобы переломить ситуацию у меня нет ни сил, ни возможности. Бессмысленно же пожертвовать своей жизнью без надежды что-либо изменить… можно, конечно. Но у меня уже есть мой сын рисковать которым я не стану. Мне нужно выжить. Чтобы жил он.
Все мои мысли были сосредоточены именно на ребенке, а остальное ушло на второй план. Даже смерть Каи.
Я смотрела на отца и не могла вымолвить и слова. Воздух стал густым, вязким, как желе. А мир окрасился в черно-красные тона. Виски сжало словно тисками.
— Ты меня слушаешь, Астрид? — Эрих Стат позволил недовольству проявиться в голосе.
— Папа, — я с некоторым трудом смогла сделать глубокий вдох и медленный выдох. Дальше пошло легче. — Это Терра била по Иштару разрывными снарядами, которые не столько разрушали город, сколько убивали и калечили людей. Это Терра отрезала Алир от сети и транслировала из всех мобильных устройств пропагандистскую ложь. Ты даже представить себе не можешь, сколько людей умерло от того, что медики не смогли использовать сеть, на которой завязано все их оборудование. Я была там, и сама видела все. И раненых. И разрушения. И то, как умирали те, кого мы якобы спасаем от их же правительства.
— Я уже пригласил Риту. Она приедет завтра. А ты скажешь то, что мне выгодно.
— Нет!
— Да, — мужчина улыбнулся. Но от этой улыбки маньяка, в чьих руках барахтается его жертва, меня окатила волна животного ужаса. — Ты сделаешь то, что я сказал. И не вздумай своевольничать, девочка. Иначе пожалеешь. Я ведь могу отобрать у тебя ублюдка, которого ты носишь. Деньги решают многое. Твое свидетельство об эмансипации можно и отозвать. А как доверить воспитание ребенка другому ребенку? Нет, это решительно невозможно. Опекуном его назначат, конечно, любящих бабушку и дедушку. Ты его видеть будешь только если я захочу. А чтобы я захотел тебе придется быть очень послушной. Будешь громче всех орать: "смерть иштарским предателям".