Далекие Шатры
Шрифт:
– Мне очень жаль. Она была тебе хорошей матерью, а я думаю, что и плохую-то потерять тяжело, ведь мать у каждого из нас всего одна.
– Похоже, у меня их было две, – мрачно произнес Аш.
Устало присев на корточки у костра Зарина, он поведал о своем побеге из Хава-Махала и о том, что узнал от Ситы в пещерке у реки, а в подтверждение последней части своего рассказа вытащил из тюрбана письмо, адресованное погибшему офицеру разведчиков.
Зарин не мог прочитать письмо, но он тоже поверил услышанному при виде денег. Монеты говорили сами за себя на языке, не требующем перевода. В общей сложности там было двести с лишним монет: около пятидесяти из них – серебряные рупии, а остальные – соверены и золотые мухуры. Тот факт, что Сита столько лет хранила это небольшое состояние, похоже, доказывал, что ее история правдива, по крайней мере отчасти.
– Думаю, лучше показать это моему брату, – сказал Зарин, с сомнением глядя на письмо, сунутое ему в руку Ашем. – Возможно, он даст тебе толковый совет. Для моего ума это дело слишком сложное.
Брат Зарина, джемадар, не испытал никаких сомнений. Есть только один вариант действий. Поскольку Аштон-сахиб погиб, дело нужно изложить полковнику-сахибу Брауну, командующему корпусом, и тот во всем разберется. Он сам, Авал-шах, немедленно отведет Ашока на квартиру полковника-сахиба. Если в этой поразительной истории есть хоть доля правды, то чем скорее деньги и бумаги окажутся в надежных руках, тем лучше.
– Ты же, Зарин, держи язык за зубами. Если гулкотская рани жаждет смерти мальчика, она станет мстить тем, кто помог ему бежать, а коли она узнает, что он здесь с нами, то заподозрит нашего отца в причастности к делу. Поэтому для всех нас лучше, чтобы след затерялся. Я сейчас пойду к командующему-сахибу, а ты, Ашок, иди за мной немного поодаль, чтобы нас не видели вместе, и подожди на улице, пока тебя не позовут.
Джемадар сунул в карман письмо и широким шагом вышел на предвечерний солнечный свет, а Аш последовал за ним на безопасном расстоянии. Следующие полчаса он провел, сидя на краю сточной трубы, швыряя камешки в канаву и зорко поглядывая на окна полковника, пока тени на пыльной дороге медленно удлинялись и свежий весенний вечер постепенно наполнялся запахом дыма от костров из хвороста и сухого навоза.
Тогда Аш еще не знал, что то был последний час его независимости. Последний – на много лет вперед – час покоя, свободы и праздности. Если бы он понял это, то, возможно, нарушил бы данное Сите обещание и убежал бы, пока не поздно. Однако, хотя Аш сумел скрыться от наемных убийц рани, сейчас ему едва ли удалось бы убежать далеко. Полковник Сэм Браун, кавалер ордена «Крест Виктории», исполняющий обязанности командующего Корпусом разведчиков, уже прочитал незаконченное письмо профессора Пелам-Мартина к своему шурину Уильяму Аштону и теперь взламывал печать на пакете, завернутом в промасленный шелк почти семь лет назад. Бежать сыну Хилари было уже слишком поздно.
Спустя три недели Аш, одетый в тесный, неудобный европейский костюм и обутый в еще более неудобные европейские туфли, находился в Бомбее – по дороге на родину своих предков.
Переезд организовали и оплатили офицеры полка его дяди, которые поначалу категорически отказывались верить, что этот нищий бродяжка может приходиться племянником бедному Уильяму, но в конце концов признали неоспоримость свидетельств, содержавшихся в пакете (среди них имелся дагеротип Изабеллы, чье сходство с сыном было поистине поразительным, и дагеротип с изображением сидящего на коленях у Ситы Аша, сделанный в Дели в тот день, когда мальчику исполнилось четыре года, – обоих позирующих с уверенностью опознал Зарин) и полученных в результате тщательного допроса и осмотра претендента. Поменяв свое мнение на противоположное, друзья Уильяма исполнились решимости сделать все возможное и невозможное для племянника бравого офицера, который служил в корпусе со времени возведения Ходсоном крепости в Мардане и пользовался всеобщей любовью. Впрочем, означенный племянник не испытывал ни малейшей признательности к своим благодетелям.
Аш выполнил последнюю волю своей приемной матери: отдал сахиб-логам бумаги и деньги, полученные от нее. Сделав это, он предпочел бы остаться при кавалерийской части Зарина и Авал-шаха и зарабатывать на хлеб трудом конюшонка или косильщика травы для армейских лошадей, покуда не достигнет возраста, когда сможет вступить в полк. Но этого ему не позволили. «Ну почему меня не оставят в покое? – с негодованием думал Аш. – Почему всегда и везде находятся властные люди, которые отдают мне неприятные приказы, ограничивают мою свободу и не считаются с моими желаниями? И другие, которые по воле злонамеренной и честолюбивой женщины готовы гоняться за мной по всей Индии, чтобы убить меня, хотя я с ними не ссорился и не сделал им ничего плохого? Это несправедливо!»
Он был счастлив на базарах Гулкота и не хотел покидать город и перебираться в Хава-Махал. Но ему не оставили выбора. А теперь, судя по всему, ему придется расстаться с друзьями и отправиться на родину отца, и опять-таки у него нет выбора и права голоса. Он попался в ловушку – точно так же, как однажды угодил в западню Хава-Махала, – и пути назад уже нет, ибо ворота закрылись за ним. Возможно, когда он станет взрослым, то обретет право поступать по собственному усмотрению, хотя Аш уже начинал думать, что в мире, полном притеснителей, наемных убийц и назойливых людей, сующих нос в чужие дела, такое едва ли возможно. Но по крайней мере, сахибы обещали, что по истечении срока неволи в Билайте он получит разрешение вернуться в Индию.
Полковник Сэм Браун, командующий корпусом, сказал, что отослал телеграммы родственникам его отца – они отправят его в школу и сделают из него сахиба. А если он будет прилежно учиться и хорошо сдаст экзамены (что бы ни значило это слово), он получит назначение в армию и вернется в Мардан в качестве офицера разведчиков. Именно надежда на такой исход событий, а не данное Сите слово или страх перед людьми рани удержала Аша от попытки побега. А также то обстоятельство, что сахиб, в сопровождении которого он ехал в Англию, вез с собой на родину двух слуг-индийцев, а следовательно, Ашу будет с кем перемолвиться словечком. Последним он был обязан высказанному невзначай замечанию Авал-шаха.
– Очень жаль, – сказал Авал-шах своему командиру, – что мальчик забудет язык и обычаи этой страны. Сахиб, способный думать и разговаривать, как один из нас, и с виду похожий на патана или пенджабца, сделал бы отличную карьеру в нашем полку. Но в Билайте он все забудет и станет таким, как все прочие сахибы, а это будет большой потерей.
Эти слова произвели впечатление на командующего. Хотя от всех англичан, состоявших на службе у правительства Британии, требовалось умение бегло говорить на одном или нескольких из распространенных в Индии наречий, очень и очень немногие владели языком настолько хорошо, чтобы сойти за туземного жителя. И эти немногие в большинстве своем были полукровками, чья смешанная кровь препятствовала продвижению на высокие должности в армии и на государственной службе. Даже такой высокоодаренный солдат, как полковник Джеймс Скиннер, командир Скиннеровской конницы, знаменитый Сикондар-сахиб, получил отказ на прошение о принятии на службу в бенгальскую армию из-за того, что его мать была уроженкой Индии. Но было ясно, что племянник Уильяма Аштона – настоящий индиец во всех отношениях, помимо происхождения, и один из немногих, кто знает страну изнутри. В таком качестве он мог однажды оказать неоценимую помощь здесь, где от достоверной информации зачастую зависел вопрос победы или поражения, и Авал-шах абсолютно прав: столь ценными людьми нельзя разбрасываться.
Командующий корпусом пораскинул мозгами и в конечном счете нашел блестящее решение. Полковник Рональд Андерсон, окружной комиссар, вынужденный уйти в отставку по причине плохого здоровья, в следующий четверг отбывал в Англию в сопровождении своего посыльного, патана по имени Алаяр, и своего кхансамаха Махду, уроженца горной местности за Абботтабадом. Оба находились у него в услужении свыше двадцати лет. Андерсон водил дружбу с Джоном Николсоном и сэром Генри Лоуренсом, а в молодости провел несколько лет в Афганистане на службе у злосчастного Макнотона. Андерсон свободно говорил на пяти индийских диалектах, глубоко знал и любил Северо-Западные пограничные провинции и местность за их пределами. Нет никаких сомнений, лучше Андерсона никто не присмотрит за юным Аштоном во время длительного путешествия на родину и в течение всех школьных каникул, на какие Пелам-Мартины разрешат забирать мальчика, он наверняка согласится взять на себя такую обязанность. Командующий Корпусом разведчиков, не теряя времени даром, тотчас приказал подать коня и направился к полковнику Андерсону, чтобы изложить дело. Отставной комиссар, заинтригованный историей, мгновенно дал свое согласие.