Далекий светлый терем (сборник)
Шрифт:
И вот теперь я замер на платформе, нервно косясь на часы. Мэнээс, тридцать два года, русский, снова холост, сравнительно здоров. Владею английским и латинским. Последним – как хобби. Физик без хобби – не человек, а я физик, хотя не такой гениальный, как Кременев, не такой технофил, как Кременев, не такой здоровяк, как Кременев… но шефу идти на эксперимент нельзя, ибо кто лучше его обеспечит запуск?
Кременев тоже косится на секундную стрелку, говорит чуть быстрее, чем обычно:
– Перенос туда и обратно займет долю секунды. Но с допуском на ваши черепашьи
Попав в параллельный мир, я в считанные секунды должен запечатлеть картину в памяти, ибо фото – и кинокамеры Барьер не пройдут. Как и одежда. Отправляюсь в комбинезоне, вернусь в чем мать родила. Хотя бы Стелла не присутствовала, у меня ноги кривые, как у обезьяны, а уж волосатые…
– Вполне вероятно, – слышал я голос Кременева, – что попадете в объятия коллег, которые тоже совершили или совершат такой же запуск. Там тоже свой Кременев и его ассистенты, которым хоть кол на голове теши, хоть орехи коли. Эх!
Возле Кременева в позе готовности застыл Лютиков с раскрытым купальным халатом в обеих руках. Едва я появлюсь в зале, набросит мне на плечи. Так задумано, но если Стелла все-таки придет, то Лютиков наверняка замешкается, уронит, а то и вовсе сделает вид, что отвлекся в момент моего появления!
– Даю отсчет, – предупредил дежурный. – Шестьдесят секунд, пятьдесят девять, пятьдесят восемь.
На четвертой секунде дали энергию. Я едва не нажал кнопку, так прожужжали уши про необходимость уложиться в отведенное время. Еще три долгих секунды я ждал, наконец при счете «ноль» мой палец дернулся вниз.
Я увидел искаженные фигуры застывших сотрудников, растянутые наискось лица, и тут же мною словно выстрелили из ракетной пушки. Я застыл от ужаса, чувствуя впереди невидимые скалы.
Под ногами оказалась неровная почва, и я обессиленно опустился на четвереньки. В легкие ворвался прохладный сырой воздух, наполненный запахами прелых листьев. Вывод первый: перенос возможен. Перспектива блестящая!
Я находился в дремучем лесу. На мне все тот же комбинезон, кроссовки. Открытие второе: перенос возможен не только живых объектов. Перспектива вовсе ошеломляющая. Вот теперь бы кинокамеру!
Я стоял неподвижно, только вертел головой, стараясь запомнить как можно больше. Почва влажная, лес исполинский. Деревья приземистые, с раскинутыми во все стороны узловатыми ветвями. Часто ветки свисают так низко, что ни конному, ни пешему: множество валежин. Одни гниют под зеленым мхом, другие висят крест-накрест на соседних деревьях, дожидаются ветерка или любого толчка.
Но где же туземный Кременев, где зал с аппаратурой, где второй Лютиков, роняющий халат? Или меня снесло метров на пятьсот к югу в огромнейший Измайловский парк?
Между деревьями белело. Я осторожно шагнул вперед, надеясь, что это просматривается здание института. Под ногами чавкнуло, с сочным хрустом разломился толстый стебель. Пружинит, опавших листьев накоплено несколько слоев, воздух чересчур влажный, буквально мокрый. Поблизости болото, либо здесь вообще такие места, словно лес упрямо двигается за отступающим ледником, но еще не успел осушить новые земли мощнейшей корневой системой.
Это был не институт. На поляне раскорячилось невероятно толстое дерево с ободранной корой. По спине пробежали мурашки. Где я? И откуда мысли о доисторическом лесе, недавно отступившем леднике?
Сердце мое стучало часто-часто. Часы с меня снял предусмотрительный Лютиков: «Чтобы не пропали!» У меня чувство времени хромает, но я пробыл здесь уже больше минуты! Даже свыше пяти.
Когда прошло еще минут десять, я был так потрясен и напуган, что опустился на землю. Ноги дрожали. Я жил в безопаснейшем мире, даже к эксперименту отнесся без страха, ибо все выверено, и что, вообще, может случиться в нашем мире, где войны нет, преступность почти ликвидирована – во всяком случае, я за всю жизнь не видел ни одного вора, они для меня только персоналии детективов, – где бесплатная медпомощь, где милиционер на каждом углу?
Я – дитя асфальта, дачи нет, заводить ее не стремлюсь. Я люблю с книжкой завалиться на диван, за город с ночевкой даже в студенческие годы ездил без охоты. Лес – что-то пугающее, реликтовое, дочеловеческое. Даже в армии меня учили защищаться в условиях города, учили сражаться с людьми, а не с дикими животными. Я понятия не имею, что делать, какие грибы и ягоды можно есть, как вообще выжить в такой дикости!
Прошло не меньше часа, прежде чем я поднялся. Мох на северной стороне ствола, как зачем-то учили в школе, муравейник более пологий с юга. А что толку? Все равно не знаю, есть ли здесь люди. А если есть, то где они?
Ноги понесли меня по распадку вниз. Через полчаса я наткнулся, как и рассчитывал, на ручеек, что прятался в густой траве. Еще через некоторое время ручеек влился в более крупный, еще чуть погодя слился еще с одним, и я воспрянул духом. Люди всегда селятся возле воды.
Стало смеркаться, когда мои ноздри уловили запах костра. Я ускорил шаг, хотя ноги уже гудели, как телеграфные столбы.
Деревья внезапно расступились. На берегу речушки, в которую впадал мой ручеек, стояло несколько приземистых домиков. На самом высоком месте над рекой высился огромный деревянный столб. Даже с этого расстояния я рассмотрел на вершине грубо вырезанное оскаленное лицо. У подножья темнел огромный камень с плоской верхушкой.
Я шаг не замедлил, хотя ноги одеревенели. Сердце превратилось в комок льда. Крохотнейшая деревушка, такие не меняются тысячи лет. Но высокое место с языческим идолом и камнем для жертвоприношений – это же капище! Идол смахивает на Велеса, скотьего бога. Древнейший бог из глубины веков, из каменного века, где покровительствовал охотникам.
Я шатался не столько от усталости, сколько от горя. Почему такой зигзаг времени? Я должен был попасть из третьего июня девяносто девятого года в третье июня девяносто девятого года! А попал на тысячи лет в прошлое.