Дальнейшие похождения царевича Нараваханадатты
Шрифт:
Так закончил ветала эту возвышенную историю и снова задал вопрос царю Тривикрамасене: «Скажи мне, кто из них, Шанкхачуда или Джимутавахана, более добродетелен? И не забудь о прежнем условии!» Выслушал царь веталу и, опасаясь, как бы проклятие не исполнилось, нарушил молчание: «Что ж удивительного, что так вел себя Джимутавахана, совершавший во всех рождениях благородные подвиги? Но Шанкхачуда достоин похвалы — ведь он избавился от смерти, а увидев, что враг его схватил другого, самого себя предложившего Таркшье, далеко бежал за ним и, догнав, настойчиво предлагал тому свое тело».
Как только выслушал лучший из ветал ответ царя, тотчас же сорвался с царского плеча и умчался на свое место, а царь точно так же, как прежде, снова пошел за ним.
Волна
И снова вернулся царь к подножию дерева шиншапа, и снова снял Тривикрамасена труп с веталой и только-только отправился в путь, как сидящий у него на плече ветала заговорил: «Расскажу я тебе, царь, историю, которая утолит твою усталость. Слушай же
Был некогда на берегу Ганги город Канакапура, и нерушимы были в нем устои веры, и был он недоступен для злобного демона Кали, порождающего злобу и ссоры. А правил в том городе царь Яшодхана, по заслугам названный повелителем земли, хранительницы сокровищ, ибо прославился он своим богатством. Защищал он землю от океана бедствий, подобно берегу, охраняющему ее от волн, и Судьба создала его, словно слив воедино Месяц и Солнце, и радовал он мир, как Месяц, а гнев его был палящим, как Солнце. Никогда не нарушались пределы его царства, не знал он, как оговаривать других, но не знал он и нищеты в знании шастр, несведущ он был в грехах, а сведущ в щедрости, в военном деле, и весь народ пел славу ему, сотканному из геройства, благородства и страсти, ненавидящему зло, алчущему славы, евнуху для чужих жен.
А в городе того царя жил богатый купец, и была у него дочь Унмадини, сводящая с ума, а называли ее так потому, что всякого, кто только лишь взглядывал на нее, это сокровище красоты, Мадана, бог любви, немедля сводил с ума. Когда же достигла она юности, ее отец, изощренный в политике, пошел к Яшодхане и так сказал: «Есть у меня, повелитель, дочь на выданье, истинное сокровище всех трех миров, и никому отдать ее не смею, тебя не уведомив. Ведь ты, божественный, владыка всех драгоценностей всего земного круга и потому соблаговоли принять ее или отвергнуть».
Выслушал царь то, что купец говорил, и послал своих мудрых брахманов посмотреть, всеми ли добрыми приметами она обладает, а они тотчас же поспешили к красавице, краше которой не было во всех трех мирах, осмотрели ее, и тотчас же овладело ими великое беспокойство, но, вскоре овладев собой, подумали: «Если получит ее раджа, худо будет державе. Если завладеет она его сердцем, разве станет он блюсти дела государственные? Поэтому не следует нам сообщать царю, что обладает она всеми добрыми приметами!»
И, согласившись на этом, пошли они к царю и солгали ему: «Дурные у нее приметы, божественный!» Потому-то и не взял царь купеческую дочь, а повелел, чтобы купец отдал ту самую Унмадини в жены военачальнику Баладхаре. Стала она счастливо жить в доме супруга своего, но горестно думала про себя: «Отвергнута я царем из-за того, что, видимо, есть у меня дурные приметы [175] !»
Шло время, и ворвался в страну лев Весны с когтями из цветов манго и гривой из гирлянд ярких цветов и побегов шафранного цвета и стал резвиться в лесах, сразив вытаптывавшего заросли лотосов слона Зимы, бивни которого увиты расцветшими побегами жасмина.
175
…видимо, есть у меня дурные приметы — под дурными приметами понимались такие, как скверный запах изо рта, бородавки и родинки, сутулость и т. п.
Вот тогда-то и отправился благородный Яшодхана на слоне посмотреть на великий праздник, устроенный в городе по случаю прихода Весны, и громовые удары литавр возвестили, что всем благородным красавицам надлежит скрыться, ибо грозит им гибель неминучая от одного вида его красоты. Но Унмадини из-за того, что он пренебрег ею, при этих звуках поднялась на крышу своего дворца и
Тогда изгнал он из страны всех брахманов, которые говорили, что лишена она добрых примет, и день за днем томился по ней, вздыхая: «О, как безобразен и бесстыден Месяц, продолжающий восходить, когда светит ее чистый лик, истинный праздник для очей всего мира! Бесподобны перси ее, полные и высокие, упругие, словно набухшие слоновьи виски, прекрасные, как золотые чаши! Кого не встревожат бедра ее, украшенные поясом созвездий, подобные лбу слона Кандарпы?»
В таких и подобных думах о ней сох изо дня в день царь, томимый не знающим пощады огнем страсти. Стыдясь его, таил Яшодхана все это в сердце, а когда спрашивали его, то находил всякие мнимые причины, не имевшие никакого отношения к подлинным.
И только самым верным и близким слугам признался он в истинной причине своих страданий. «Довольно мучаться! Возьми ее, великий раджа, — разве она не твоя подданная?» — говорили ему эти слуги, но царь, твердый в законе, не соглашался с ними.
Узнал об этом великодушный военачальник Баладхара и, придя к повелителю, упал, преданный, ему в ноги и стал умолять: «Она — рабыня твоя, божественный, а раз так — то служанка она тебе, а не жена другого, и сам я отдаю жену — возьми ее. А нет, так оставлю я ее в храме, и тогда не будет на тебе греха, ибо все женщины храма — твои!» Настойчиво просил царя об этом его военачальник, но Яшодхана, сдерживая гнев, возражал: «Как могу я, царь, совершить такое великое беззаконие? Если переступлю этот предел, кто останется на установленном ему пути? Предан ты мне, нет сомнения, но зачем же толкаешь меня на неправедный путь? Мгновенные радости жизни земной — причина великих несчастий в жизни небесной! И не прощу я тебе, коли бросишь ты свою законную жену! Как можно таким, как я, терпеть подобное попрание закона? Лучше умереть!» Сказав так, запретил царь военачальнику даже думать об этом — высокоблагородные легче откажутся от жизни, чем от праведного пути.
Умоляли его горожане, упрашивали и жители из разных джанапад [176] , собравшиеся по этому случаю, но он, твердый в своем решении, отвергал все их просьбы. С течением времени безжалостное жаркое пламя страсти все съедало и съедало царское тело, пока не осталась от царя одна только слава.
Не мог перенести военачальник смерти царя и сам взошел на костер — никто не предскажет, что могут сделать преданные слуги!»
Такую-то историю поведал царю ветала, сидевший у него на плече, и снова задал он Тривикрамасене вопрос: «Скажи мне, царь, кто из них добродетельнее — царь или военачальник? Но при этом вспомни об условии!» Выслушал царь сказанное веталой и, нарушив молчание, ответил: «Из них двоих добродетельнее царь». Возразил на это усомнившийся ветала: «А почему не военачальник? Объясни мне! Ведь он из преданности царю хотел отдать ему любимую и столь прекрасную жену, с которой долго жил и изведал всю сладость счастья. А когда повелитель его умер, он и сам взошел на костер. Царь же отверг его жену, не изведав радости наслаждений с ней».
176
…жители разных джанапад — под джанападой обычно понималась группа деревень, заселенных одним племенем. Деление на джанапады отражало древнее территориально-племенное деление царств. Позднее, с образованием союзов племен, давших начало ранней государственности, сложились этно-территориальные объединения, получившие название махаджанапада, т. е. великие джанапады.
В данном случае имеется в виду, что пришли жители сельских местностей.