Дальнейшие похождения царевича Нараваханадатты

Сомадева

Рассмеялся царь в ответ на сказанное веталой: «Да если все это и так, так что ж из того? Что ж удивляться тому, что военачальник, сын высокого рода, из преданности государю поступил именно так? Ведь это долг всех слуг — защищать господина хотя бы ценой своей жизни! А цари своевольны, подобно слонам, обезумевшим от течки, беззаботно преступают границы закона, предаваясь чувственным наслаждениям. И только лишь стоит помазанию пролиться на их головы, как весь их рассудок уносится, словно смытый полой водой. Колышущиеся над их головами опахала словно буйными ветрами выдувают пылинки смысла шастр, сообщенных им мудрыми, будто отгоняют мух и комаров. Пышные царские зонты заслоняют от них вместе с солнцем и правду — ослепленный пышностью и роскошью взор не видит дороги. Даже те цари, которые, подобно Нахуше и другим, завоевали весь мир, впадают в беду, когда душой их овладеет Мара, бог любви. Этот же царь, хоть и распростер зонт своей власти над всей землей, не дал Унмадини, изменчивой, как сама Лакшми, увести себя с праведного пути, но предпочел, справедливый, отдать свою жизнь, но не сделать ни одного шага по неправедной стезе. Поэтому и считаю я его более благородным!»

Дослушав все, что царем сказано, снова, как и прежде, соскочил с его плеча покойник с веталой и умчался благодаря своей волшебной силе на свое место, а царь, подобно тому как он делал прежде, пошел вслед за ним, чтобы снова его забрать и отнести, куда условлено. Пусть неимоверно трудна задача, но разве великий, начав дело, остановится на полпути?

Волна двадцать пятая

Вот

пришел он снова на кладбище, полное духов, и погребальные костры там с трепещущими языками пламени были подобны демонам, пожирающим покойников. Добрался наконец царь до дерева шиншапа и неожиданно увидал, что висит на нем множество трупов, и все они одинаково выглядят, и, казалось, в каждый из них вселился ветала. И подумал царь: «Эге! Что ж это такое? Хочет ветала, чтобы я время впустую потратил? Ведь не знаю я, которого из них брать! Может случиться так, что пройдет ночь, а я не достигну цели. Тогда войду я в огонь — не потерплю, чтоб надо мной смеялись!» И когда ветала понял, что царь решил, то, довольный его добродетелью, снял свое волшебство и тогда увидел царь один-единственный труп, в который действительно ветала вселился, снял его с дерева, взвалил на плечо и пошел привычной дорогой. Как только двинулся он в путь, опять заговорил с ним ветала: «Удивительно, царь, что неустрашим ты! Послушай историю

о брахманском сыне Чандрасвамине

Есть город на земле, словно избранный для жилья самим врагом Трипуры [177] , супругом Гаури, доставшимся ей ценою тяжкого подвижничества, оценившим необычайное превосходство его достоинств. Называется тот город Удджайини; он — третий после Бхогавати и Амаравати. Полон он всяческих радостей, достижимых лишь благодаря высокодобродетельным деяниям, упругость и твердость там — удел только женской груди, кривизна — только женских бровей, непостоянство — только женских очей, мрак — удел ночи, замысловатость — поэтических иносказаний, безумие — слонов, прохладность — жемчуга, сандала и лунных лучей.

177

…врагом Трипуры — один из эпитетов Шивы; синонимичен ему и другой эпитет — Трипурадаха, т. е. сжегший три города. Оба они связаны со следующей легендой. Некогда Брахма разрешил асуре Маю построить для асуров три города: Железный, Серебряный и Золотой. Когда города были построены, заселены, править ими стали три сына асуры Тараки: Таракша, Камалакша и Видьютмалин. Передавая города асурам, Май предупредил их, чтобы они не боялись богов, но и не выказывали неуважения к ним.

Поскольку жители трех городов жили праведно и не нуждались в богах, боги не могли этого потерпеть и хотели их уничтожить. Но для этого прежде всего нужно было заставить жителей городов вступить на путь неправедности. Тогда Вишну принял облик Будды и стал проповедовать среди них буддийскую веру и так распространил неверие и неправедность. Теперь уже боги получили основание уничтожить три города, и те, по их просьбе, были сожжены Шивой.

Позднее под названием «Трипура» стало пониматься имя одного асура, по просьбе Шивы уничтоженного богиней Кали.

Был у правившего там царя Чандрапрабхи высокомудрый советник брахман Девасвамин, совершавший много жертв и весьма богатый. Родился со временем у него сын, нареченный Чандрасвамином, и, хотя он еще в юности одолел все науки, единственным занятием этого молодца стала игра в кости.

Пошел однажды брахманский сын Чандрасвамин развлечься игрой в кости в большой игорный дом, а там черные козероги бедствий, вскидывая черные глаза круглых меток на костях, высматривали: «Кого мы здесь опутаем?» А сам дом, гудящий от выкриков и ссор игроков, спрашивал: «Где тот, чье богатство я не унес бы, будь он хоть сам повелитель Алаки?»

Войдя туда, стал Чандрасвамин играть в кости с плутами и проиграл им и одежду, и все, что у него было, да еще и деньги, взятые взаймы. А когда хозяин дома отколотил его палкой, упал брахманский сын, словно мертвый, — а тело его было покрыто синяками да ранами от палки, — и недвижим он был, будто камень, и пролежал или два, или три дня. Видит хозяин игорного дома, что лежит тот, как мертвец, и, рассердившись, велел своим игрокам: «Возьмите-ка вы этого, притворившегося камнем, да выкиньте его куда-нибудь! Бросьте его в старый колодец, а я вам за это заплачу».

Велел он так, и подхватили мошенники Чандрасвамина, отнесли в лес и дотащили до отверстия колодца. Тут самый старый из них сказал приятелям: «Он и так мертв! Чего его в колодец кидать? Бросим его здесь, а сами скажем, что в колодец сбросили». И все согласились с ним, оставили Чандрасвамина и ушли. Он же, когда их уже не было, поднялся, вошел в пустой храм Шивы и, кое-как придя в себя, стал, злосчастный, размышлять: «Слишком увлекся я, вот и разделали меня вчистую мошенники. Куда ж мне такому идти— нагому, избитому, обесчещенному? Что скажут, увидев меня в таком состоянии, отец, родичи, друзья? Останусь-ка я здесь, а как ночь придет, то для утоления голода выйду я да посмотрю, куда бы пойти поесть». А пока он так раздумывал, измученный и раздетый, солнце умерило пыл и склонилось к горе Заката, оставляя свою одежду — небо. Явился тут великий отшельник, голова у него была косматая, в руках — трезубец, тело вымазано пеплом. И был он» словно новоявленный Хара. При виде Чандрасвамина спросил его подвижник: «Кто ты?» Выслушав все, что тот смиренно ему рассказал, промолвил: «Ты здесь в моей обители, измученный голодом, гость неожиданный. Встань, умойся и съешь часть того, что дали мне в милостыню». Возразил ему на это Чандрасвамин: «Ведь я — брахман. Как же я могу, почтенный, съесть то, что тебе подали в милостыню?» Выслушал его подвижник, вошел в свою хижину и, милостивый к гостю, призвал видью, исполняющую желания [178] , и тотчас же она явилась и спросила: «Что мне делать?» Он же ей повелел: «Устрой все, что следует сделать для гостя!» «Ладно», — отвечала она, и увидел Чандрасвамин, как возник город, сделанный из золота, с садами, полными женщин. Вышли навстречу ему, удивленному, из города прекрасные девы и молвили: «Встань, любезный, войди в город, соверши омовение, поешь и отдохни!» — и с такими словами увлекли за собой, и омыли, и растерли благовониями, и облачили его в красивые одежды, и отвели в другой дворец, еще более прекрасный, и там он увидел старшую над этими девами, и была она столь прекрасной во всех членах, что, казалось, творец создал ее, словно желая посмотреть, на что он способен. Она почтительно пригласила его сесть, и он сел с ней и отведал божественных яств, а когда пришла ночь, то он, насладившись плодами свежими и вареными и отведав бетеля, вкусил с этой девой небесное блаженство.

178

…призвал видью, исполняющую желания — видья обозначает и знание вообще, и знание магическое. Здесь имеется в виду представительница рода божеств — персонифицированных знаний.

Когда же утром проснулся, то увидел только хижину отшельника и храм Шивы — ни тебе божественных дев, ни города, ни прислуги. И тогда, удрученный, рассказал он подвижнику, вышедшему, улыбаясь, из хижины и спросившему его о том, хорошо ли он провел ночь, о том мучительном состоянии, в котором оказался поутру: «По милости твоей, повелитель, изведал я ночью счастье. Ведь теперь без той божественной девы покинет меня жизнь!»

Выслушал подвижник и с улыбкой, преисполненный сочувствия, молвил: «Оставайся здесь, и, когда наступит тьма, случится все то же, что было в прошлую ночь». И по слову отшельника что ни ночь, Чандрасвамин снова и снова изведывал божественные наслаждения. Поняв, что все это совершается благодаря волшебству, Чандрасвамин, словно

сама судьба его на это подстрекнула, однажды стал упрашивать этого царя среди подвижников: «Коли воистину милостив ты, господин, ко мне, к тебе под защиту прибегшему, то передай мне это столь могущественное знание». И так настойчиво упрашивающему сказал на это отшельник: «Недостижимо для тебя это волшебное знание, ибо постигается оно только под водой, и пока жаждущий овладеть им произносит под водой быстро заклятия, в это самое время волшебное знание строит всякие призраки да миражи для того, чтобы не достаться ему в руки. Тот вдруг видит себя только что родившимся младенцем, а потом и юношей, и мужем, и вот уже и сын рождается у него. Ложно судит он о том, кто ему друг, а кто ему враг, и не помнит о своем рождении, и не помнит о том, что совершает обряд ради знания волшебного. Лишь только тот, кому исполнилось три раза по восемь лет, пробужденный искусством истинного своего учителя, помнящий о своем нынешнем рождении, стойкий, не поддающийся обману Майи [179] , даже находящийся под ее воздействием, вступает в огонь ради достижения высшей цели, только тот, поднявшись из воды, видит истинное знание. Но если не открылось ученику высшее знание, утрачивает его и учитель, ибо избрал в ученики недостойного. Ведь — благодаря мне ты обладаешь всеми плодами высшего знания — зачем же тебе самому стремиться к нему? Не случится ущерба моему знанию, то и твои радости не погибнут».

179

…не поддающийся обману майи — т. е. заботам повседневной жизни, тревогам, радостям и страданиям. «Майя» — термин, обозначающий объективное бытие как иллюзорное в противоположность, по представлению ортодоксальных индусов, единственно реальному бытию в Брахме. В ведах майя противостоит основной концепции памятника и рассматривается как лжеучение асуров, соперников богов.

Так убеждал его подвижник, но Чандрасвамин настойчиво твердил: «Все я выучу, не тревожься!» — и, наконец, согласился тот передать ему волшебное знание. Чего не сделают добродетельные ради тех, кто прибегает к их помощи!

Привел великий подвижник Чандрасвамина на берег реки и сказал ему: «Сынок, когда будешь заклинать это знание, предстанет перед тобой Майя и ты вступай в ее пламя, ибо с помощью моего знания удержу тебя в сознании, а сам я буду стоять на берегу реки». Сообщив все это Чандрасвамину, лучший из отшельников передал ему, очистившемуся и сполоснувшему рот, заклинание и научил его, что и как делать. Затем склонил Чандрасвамин главу свою к стопам учителя, стоявшего на берегу, и смело кинулся в реку, и, очутившись в ее воде, тотчас же произнес заклятие. И тогда овладела им Майя, и он позабыл о своем рождении. Вот видит он, как родился в другом городе сыном какого-то брахмана, и как медленно набирался ума, и как совершили над ним обряд упанаяна, и надели ему через плечо брахманский шнур [180] , и как он учился, и как взял он жену и испытал горести и радости супружеской жизни, и как со временем родился у него сын, и как жил он там, поглощенный любовью к сыну, и как привязала его страсть к жизни, и как жил он, погруженный в разные занятия, окруженный родителями и родичами. И в это время, когда ощущал он себя переживающим ложное рождение, употребил его учитель заклятие пробуждения, и тотчас же Чандрасвамин очнулся и вспомнил о действительной жизни, и о себе, и о наставнике, и о том, что все, привидевшееся ему, не что иное, как обман Майи. Он был готов вступить в огонь, чтобы достичь недостижимого божественного плода, но окружавшие его в ложном рождении старшие, мудрые наставники и родня всячески отговаривали не делать этого. Вот он со всеми ними, продолжавшими отговаривать и приводившими самые разные доводы, жаждущий небесного блаженства, твердый сердцем, пришел на берег реки, где был приготовлен погребальный костер. А там, взглянув на дряхлых родителей своих, на супругу, приготовившуюся к смерти, плачущих детей, он в смятении подумал: «Конечно же, все мои родные погибнут, когда войду я в этот огонь. Не знаю, истинны ли слова наставника моего или нет! Что будет, если вступлю я в огонь? И что будет, если не войду? Но разве, может быть неправдивым слово наставника, согласующееся со всем, что произошло? Так вступлю я с радостью в огонь!» После долгих размышлений решился наконец Чандрасвамин вступить в огонь и с удивлением почувствовал от него не жар, а холод, и он, освободившийся от Майи, вышел из реки на берег. Увидав стоявшего там наставника, поклонился ему в ноги и, когда тот спросил, рассказал про все, что было с ним, вплоть до удивительного ощущения холода от огня. Тогда промолвил его наставник: «Боюсь, сынок, совершил ты ошибку — иначе с чего бы огонь показался тебе холодным? Никогда и ни с кем, обретавшим это волшебное знание, так не бывало». Но возразил Чандрасвамин учителю на эти слова: «Ни в чем, почтенный, я не ошибся». И тогда попробовал наставник вспомнить свое волшебство, но ни ему оно не явилось, ни ученику. Так утратили они оба волшебство и поплелись, удрученные, оттуда восвояси».

180

…совершили над ним обряд упанаяна и надевали брахманский шнур — шнур, состоящий обычно из трех хлопчатобумажных нитей, символизирующих три веды. Над брахманами по достижении ими семи лет совершают церемонию посвящения, так называемую яджноповита — после ряда обрядов надевают брахманский шнур, означающий, что носящий его обладает всеми привилегиями брахмана, имеет право читать веды.

Закончил ветала свой рассказ и Снова спрашивает царя, как и прежде, напомнив Тривикрамасене о прежнем условии: «Разрушь, о царь, мое сомнение, скажи, по какой же причине оба они утратили волшебство, хотя все было выполнено Чандрасвамином, как было велено». Выслушал царь над людьми, славный геройством своим, вопрос веталы и так ответил: «Знаю я, почтенный повелитель йоги, что хочешь ты заставить меня потерять время, но все-таки я отвечу. Успех к человеку приходит, если правильно совершается даже очень трудное дело, если сам он безупречно смел, тверд душой, свободен от сомнений. А у этого юного брахмана, хоть и помогал ему наставник, сердце было полно сомнений — и к нему волшебство не пришло, и наставник его потерял, поскольку передал его не тому, кому следует». При этих словах царя лучший из ветал, как прежде, соскочил с его плеча и снова незаметно умчался на свое место, а царь, как и прежде, снова пошел за ним.

Волна двадцать шестая

Вот снова отправился в путь от того же дерева шиншапа Тривикрамасена, взвалив на плечо труп с веталой, а ветала снова обращается к нему: «Слушай, царь, расскажу я тебе увлекательную историю

о том, кому же приносить жертву

Есть город Вакролака, подобный городу богов. А правил в нем царь Сурьяпрабха, равный самому врагу Джамбхи [181] божественному Индре. Он вселял радость обликом своим, выражавшим готовность к добрым делам и, словно Хари, долго нес подательницу богатств на своих руках [182] . В стране, где он правил, слезы лились только от дыма, смерть случалась только от любви, копья были только в руках у привратников. Всего было у него много, и во всем сопутствовал ему успех, и лишь в одном испытывал горький недостаток — ни одна из жен, хотя и было у него их много, не родила ему сына.

181

Джамбху — имя одного из асуров, погибшего в схватке с Индрой.

182

…долго нес подательницу богатств на своих руках — метафорическое выражение, означающее, что Сурьяпрабха долго правил землей, так как один из эпитетов земли — Васундхара, т. е. хранительница богатств.