Дама с единорогом
Шрифт:
— Отец решил её замуж выдать — а она в рёв!
— Почему?
— Как же не плакать, она ведь Барта любит. Целую неделю тряслась бедняжка, из дома не выходила. А всё из-за этого пресловутого права первой ночи!
— Ну и? — оживился Метью.
— Удрали они. Оба. Я всегда знала, что Берта — дура, но чтоб такая… Не видать ни ей, ни Барту земли и денежек её батюшки. А старикашка-то кое-чего за долгую жизнь припас! Мне Одетта по секрету сказала, что старый Томас и впрямь лишил её наследства и вдобавок отпустил несколько крепких словечек про неё и Барта.
— А, что, сеньор и впрямь бы её к себе увёл?
— Берту? Девка ведь ни кожи, ни рожи, зачем ему такая? К тому же, сам знаешь, молодой сеньор этим правом ещё не пользовался.
— А зачем ему? Зачем ему на чужих жён зариться, коли и так все девки его! — небрежно бросил Сайрас и процедил сквозь зубы: — Он, чёртов сын, ещё до свадьбы многим своим плугом поле вспахал, даром что молод! А отец его (грех, конечно, худо о покойниках говорить, да уж Бог простит!) был большим охотником до баб. Умел, шельмец, девок прижимать, да как усердно им поля окучивал, что половина ребят в деревне рожей на него похожа.
Присси густо покраснела и хотела юркнуть во двор, якобы по нужде.
— А ты бы послушала, к чему господские разговоры ведут! — Отец схватил её за руку. — Сначала работу похвалит, потом кралей назовёт. Ты не думай, он церемониться не станет, сразу из штанов своё добро вытащит да пристроит, куда следует, не отвертишься! И ведь ему девки хороши пока чистенькие, а уж которых он попортил, во второй раз не возьмет, побрезгует. Уложит он тебя, значит, на травку — ан, глядь, и ребёночек на руках, а тело в синяках. Так-то, дочка!
— Я на счёт девок не знаю, — продолжала Мейми, — а что до самого господского права, то на моей памяти такое только один раз было, когда покойный сеньор велел привести к себе Дженни, что теперь замужем за кузнецом. Но уж больно она хороша была; я ещё девчонкой несмышленой была — а помню! Бывало, идёт — так во всей деревне работа замирает. А теперь… — Она махнула рукой. — И куда только краса подевалась? Видно, всю её из-за первого муженька выплакала. И угораздило же бедолагу под лёд провалиться!
Метью сочувственно кивнул и посмотрел в окошко: солнце начинало клониться к закату, а ему нужно было ещё много успеть до темноты.
— Пора мне, — сказал он, — а то сеньор хватится. Он сегодня злой, как чёрт! Счастливо оставаться, Сайрас, Мейми, племяннички! Храни вас всех Господь, и дай вам Бог звоном монет погреться! Проводи меня до дороги, Прис.
Они молча вышли во двор; глухо заворчал приблудный чумазый пёс. Оруженосец забрался на спину осла, чмокнул девочку в лоб и медленно поехал прочь. Но не в Леменор, а взглянуть на свои владения, густо засеянные пшеницей. Убедившись, что с ней все в порядке, он не удержался, чтобы не сорвать одни колосок. Хозяин! И никто не высечет его плетьми, перетопчи он хоть все поле.
Весело насвистывая, Метью направился к мельнице, чтобы переброситься парой слов с мельником. По дороге он пару раз останавливался, прикидывая, где лучше поставить дом. Неподалеку от мельницы был пригорок, — широкая межа между двух его полей — показавшийся ему подходящим: настоящий дом, по его мнению, непременно должен был стоять на возвышении.
Убедившись, что дела-таки позволяют ему в этом году купить мула, а, может, и заложить фундамент будущего родового гнезда, Метью повернул назад, на этот раз к замку.
По молодым колосьям в полях волнами пробегал ветер. За полями был лес, а за ним, наверно, тоже поля, но уже чужие. Было тихо, только стрекотали цикады, да перекрикивались время от времени заканчивавшие работу крестьяне. Впереди, за изгибом дороги, должен был показаться Леменор.
Приятную вечернюю тишину нарушил стук копыт. Оруженосец обернулся и увидел повозку, запряжённую серым осликом. Сзади к возку был привязана лошадь, не слишком красивая, но годная под седло. Метью приглянулся этот гнедой, даже мелькнула мысль: а не купит ли его для него сеньор? Промелькнула и исчезла. Как же, купит он, такой сеньору не по карману. А коня оруженосцу хотелось, с ним бы он по-настоящему почувствовал себя свободным человеком и, более того, землевладельцем.
— Надо бы потом подумать, что с землицей делать, — подумалось ему. — Может, лучше не сеять, а коз разводить? Тогда и молоко у меня будет, и шерсть. А еще лучше овец завести. Домик построю, младшая сестрица за хозяйством следить будет… Глядишь, через год — другой священник со мной здороваться будет. Хорошо!
Ещё раз взглянув на повозку, он убедился, что она принадлежала одному из бродячих торговцев, забавлявших разными тканями и безделушками благородных дам и их мужей. По случаю такой торговец мог продать им лошадь, если в ней была срочная нужда. Лошади у бродячих торговцев были дрянные, второго сорта, но после Крестовых походов, значительно сокративших конское поголовье, покупали и таких.
Торговцы обычно знали все последние новости, только от них да от редких паломников можно было узнать, что твориться за пределами мирка, ограниченного горизонтом. Метью был в меру любопытен, поэтому упустить такой шанс не мог. Съехав на обочину, он подождал, пока повозка поравняется с ним.
— Ты кто? — Оруженосец вгляделся в лицо возницы. Оно было ему незнакомо, а ведь он знал всех, кто время от времени наведывался в Леменор — Я тебя раньше не видел.
— А ты кто?
— Честный человек.
— И кто же ты, честный человек?
— В замке служу.
— Так там замок? — оживился торговец.
— Есть один, — уклончиво ответил Метью. — Так кто ты?
— Джон Саран, торговец. А тебя как называть?
— Зови меня Метью. Много где побывал, Джон?
— Да почти все графства объездил.
— И в королевском городе был?
— Где не был, там не был, — вздохнул Саран. — Зато много чего другого повидал. Помнится, видал какого-то мальчишку из богатой семьи, может, даже принца — черт его разберёт! Сеньоры помельче ему в рот заглядывали, на задних лапках прыгали. А он, разодетый в бархат да парчу, ехал на белом коне, бросал деньги на землю… И я отхватил тогда целых два динара.