Дама в автомобиле в очках и с ружьем
Шрифт:
Он сказал, что в очках все получается какое-то сломанное, ему это не нравится. Она дала мальчику вместо очков пятьдесят сантимов.
– А теперь доешь свой бутерброд.
Он куснул два раза, не сводя с Дани внимательных глаз. Потом спросил:
– А кто этот мсье у тебя в машине? Она невольно оглянулась на заднее сиденье.
– Здесь же никого нет.
– Нет, есть. Там, куда кладут чемоданы. Ты же знаешь.
Она рассмеялась, но сердце у нее дрогнуло.
– Какой мсье?
– Который спит.
– Что ты выдумываешь? Мальчик ответил не сразу. Откинув голову
– По-моему, он спит.
ОЧКИ
Матушка.
Однажды вечером, в Рубе, я посмотрела на ее морщинистое лицо сквозь фужер, наполненный эльзасским вином. Мы сидели в кафе, неподалеку от вокзала. Слышались гудки паровозов.
Убейте меня.
Цюрих, восьмое октября. Скоро восьмое октября наступит уже четвертый раз. И снова поезда. И снова комнаты в гостиницах. И много света!
Как это мы напевали, когда я была маленькая? "Светлы мои волосы, темны мои глаза, черна моя душа, холоден ствол моего ружья". Господи, что я несу.
Со вчерашнего дня я видела столько кипарисов. Прованс – сплошное кладбище. Покончив счеты со всем, я буду покоиться здесь, вдали от мирской суеты.
Гостиница "Белла Виста", недалеко от Кассиса. На одной из улочек капля воды упала мне на лицо. Автобусная станция в Марселе. Высокие крепостные стены с бойницами в Вильневе. Боже, как я металась, чтобы найти только самое себя.
Стекла моих очков, и без того темные, запотели, и я, когда открыла багажник, ничего не увидела. Вечернее солнце, лучи которого стелились вдоль эспланады, светило мне прямо в лицо, и внутри багажника, куда свет не попадал, было темно, как в пропасти. Чудовищный запах ударил мне в нос.
Я вернулась к мальчику по имени Титу, попросила его дать мне мою сумку и переменила очки. Я твердо держалась на ногах, и если у меня и дрожали руки, то самую малость. Я ни о чем не думала. Мой мозг словно парализовало.
Я снова открыла багажник. Мужчина был завернут в ковер, он лежал с подогнутыми коленями, босой. Голова высовывалась из пушистой красной ткани ковра, притиснутая к стене багажника в профиль ко мне. Я увидела его открытый глаз, гладкие волосы, поседевшие на виске, почти прозрачную кожу лица, натянувшуюся на выпирающей скуле. Он казался лет сорока, а может, и нет – его возраст невозможно было определить. Я тщетно пыталась не дышать и все равно задыхалась. Забинтованной рукой я откинула угол ковра, чтобы получше рассмотреть труп. На нем было что-то вроде халата, шелковое и светлое, то ли голубое, то ли зеленоватое, с распахнутым стоячим воротником более темного цвета, из-под которого виднелась мертвенно-белая шея. Две ужасные дырки между сосками так отчетливо выделялись на теле, словно были нанесены киркой, а кровь, вытекшая из ран, черной коркой покрыла верхнюю часть тела до самого горла.
Я захлопнула крышку багажника, ноги у меня подкосились, и я рухнула на нее. Я помню, что пыталась встать, старалась перебороть себя, даже ощущала щекой и правой рукой раскаленный солнцем кузов машины. Потом до моего сознания дошло, что маленький мальчик Титу стоит рядом, что он напуган, и я хотела сказать ему: "Подожди, подожди, ничего страшного не случилось", – но не смогла выдавить из себя ни слова.
Он плакал. Я слышала, как он плачет, и слышала громкий смех, доносившийся издали, с пляжа. Девушки в бикини носились друг за дружкой по эспланаде. Никто не обращал на нас внимания.
– Не плачь. Все прошло, смотри.
Его карты рассыпались по песку. Стараясь удержать рыдания, он обхватил ручонками мои колени и уткнулся носом мне в юбку. Я нагнулась и, успокаивая, несколько раз поцеловала его в волосики.
– Видишь, уже все в порядке. Я просто споткнулась, у меня соскочила туфля.
Из закрытого багажника он едва ли мог чувствовать запах, который у меня все еще вызывал тошноту. Но на всякий случай я отвела мальчика к передней дверце. Он потребовал свои карты и монету в пятьдесят сантимов, которую я ему дала перед этим. Я подобрала их с земли. Когда я снова подошла к нему, он на крыле машины пальцем рисовал какие-то кружочки. Мне он объяснил, что это морские ежи.
Я села на край тротуара, чтобы не наклоняться к нему, притянула его к себе и спросила, как он смог увидеть, что находится в багажнике. Я говорила очень тихо, ласково и почти шепотом. Наверное, он лучше слышал удары моего сердца, чем мои слова.
– Ты ведь не мог сам открыть багажник? Кто его открыл?
– Другой мсье, – ответил Титу.
– Какой другой?
– Другой.
– Тот, который вел мою машину?
– Не знаю.
– И вы вместе смотрели туда?
– Нет, я был там, за этой машиной.
Он показал на желтый "дофин", стоявший рядом с "тендербердом".
– Давно это было?
– Не знаю.
– После этого ты ходил к своей маме? Мальчик подумал. Рукой я стерла следы слез на его щеках.
– Да. Два раза.
– А тот мсье, который открывал багажник, – он не видел, что ты смотришь?
– Видел. Он мне сказал: "Убирайся!"
Я была немного удивлена этим ответом, так как ожидала совершенно другого, потом вдруг, несмотря на жару, у меня пробежал мороз по коже. Я поняла, что Филипп в Кассисе, что он следит за нами.
– Он тебя видел, ты уверен?
– Он мне сказал: "Убирайся!"
– Послушай меня. Как выглядел этот мсье? У него был галстук? Волосы у него черные?
– У него был черный галстук. И чемодан.
– Куда он ушел? Мальчик снова задумался. Он по-взрослому пожал плечами и неопределенно махнул рукой то ли в сторону пристани, то ли городка, то ли еще куда-то.
– Идем, тебе пора к маме.
– А завтра ты придешь сюда?
– Непременно.
Я отряхнула юбку и, взяв мальчика за руку, повела его по эспланаде. Он показал мне свою маму, она была самая молоденькая в группе женщин, лежавших в купальных костюмах на пляже. У нее были светлые волосы и очень загорелая кожа, я слышала, как она смеется со своими приятельницами.