Дамасские ворота
Шрифт:
— Да нет, пожалуй.
В дороге, сидя за рулем своей арендованной машины, Лукас спросил:
— Что он собирается делать в горах?
— Он должен провести какое-то время в медитации перед своим последним…
— Заявлением? — предположил Лукас. — Откровением?
— Да, правильно. А потом вернуться в Иерусалим, потому что сказано, что он придет из Дана.
Он покосился на нее. Нет, она говорила без иронии; она все еще верит. Раньше или позже это должно кончиться. И тогда, когда настанет просветление, что останется от нее? Что до него самого, то теперь он уже хотел, чтобы
— Восприятие функционально, — сказал он. — Согласна? Ведь вещи не определяются тем, что мы видим ежедневно? То, что мы видим ежедневно, может быть ложным сознанием.
— Так-то лучше, — сказала Сония. — Теперь ты понял. В любом случае я нужна Преподобному. Он это сказал. И я хочу, чтобы ты присоединился.
Вскоре они уже проезжали магазины и отели Тиверии. Тут был небольшой парк с аттракционами на берегу Киннерета. Между аттракционами неуверенно гуляли стеснительные арабские семейства. Лукас обратил внимание, что женщины были в косынках или мантильях вместо чадры.
— Христиане, — объяснила Сония. — Из Армии Южного Ливана ездят сюда на отдых.
Когда они проезжали Магдалу, где Мария Магдалина жила сельской девушкой до того, как стала блудницей в большом городе, со стороны озера донесся одинокий слабый звук колокола.
Немощеная дорога бежала среди необработанных полей, спускаясь к воде, окаймленной тамариском и эвкалиптами. В нескольких милях впереди Лукас увидел арки церкви, стоящей на берегу.
— Что это? — спросил он.
— Чей-то храм. Забыла чей.
Храм и примыкающий к нему монастырь были из розового иерусалимского камня, но непохоже, чтобы старинной постройки. В неороманском стиле, крытые красной черепицей, с чистым внутренним двориком и фонтаном перед ними. Он свернул с шоссе на грунтовку и покатил вниз, к озеру. Оказавшись у воды, он понял, что выбрал не ту дорогу; храм и монастырь были на другой стороне пастбища, огороженного колючей проволокой.
Звонили колокола, от гудящего бассо профундо до тинькающей меди колокольцев. Ветер с озера кружил перезвон, уносил его к небу, оповещал о медленно ползущих тучах дальний берег.
Высокий монах в белом закрывал двери храма.
— Бенедиктинцы. Я хочу пойти, — заявил он. — Пойти к мессе.
— Если ты так хочешь, — сказала она, — я хочу пойти с тобой.
Лукас схватился с оградой из колючей проволоки, обдирая руки.
— Поосторожней! — попросила она его.
Он сражался с оградой, как Лаокоон со змеями, пока не смог наконец поднять нижнюю подпорку, чтобы Сония проползла под проволокой.
— Может… — сказала она, извиваясь и с трудом проползая на спине в отверстие, — может, проще сесть в машину и подъехать с другой стороны?
— Нет. Не успеем. — Он все больше нервничал. — Придется колдыбать по полю.
— Это действительно так необходимо, Крис? — спросила Сония, отряхиваясь. Она оцарапала колени о проволоку.
— Ты не обязана идти. Оставайся. Объедь вокруг, я встречу тебя у церкви.
— Нет. Я пойду с тобой.
Они пробирались через высокую жесткую траву, плети ежевики и комья красной земли к монастырю. Идти было тяжело, и они еще больше оцарапались. Лукас натужно дышал.
— Крис, да что с тобой? — спросила она обеспокоенно.
— Это место хлебов и рыб [403] , — сказал он. — Где множество было накормлено.
— О, я его знаю.
— Я должен присутствовать на этой литургии, — сказал Лукас. — Во что бы то ни стало.
— Я смотрю… я смотрю, ты совсем потерял голову, — сказала она, тяжело дыша и с трудом поспевая за ним.
— Возможно.
Но когда они подошли к строению, тяжелая деревянная дверь оказалась закрыта. Лукас потянул огромное кольцо. Заперто. Потянул сильнее, потом рванул. Табличка на двери объявляла: «RUHIG», а ниже: «GESCHLOSSEN F"UR GOTTESDIENST» [404] .
403
Мф. 14: 13–21. Речь идет о церкви Умножения хлебов и рыб в Табхе; оригинальный храм был построен в 350 г. на месте, где, как традиционно считается, было совершено известное чудо, современная — на остатках древнего фундамента в 1982 г. и является точной репродукцией византийской перестройки VI в.
404
«СОБЛЮДАЙТЕ ТИШИНУ»; «ЗАКРЫТО НА БОГОСЛУЖЕНИЕ» (нем.).
Он подошел к другой двери. Такое же объявление.
— Они обязаны впустить меня, — сказал Лукас.
— Не обязаны, Крис.
— Черта с два не обязаны! — закричал он.
Изнутри едва доносилось григорианское пение. Двери, должно быть, очень толстые, подумал он. И принялся колотить кулаками.
— Впустите, сукины дети немецкие!
Его взгляд упал на угловой камень: 1936.
— Господи Исусе! — завопил он. — Тридцать шестой год! Ублюдки, впустите меня! Впустите! Ты подумай, — сказал он Сонии, — не пускают. И не пустят.
Он колотил в дверь, пока кулаки не онемели.
— Не имеете права! — кричал он. — Не имеете права не пускать меня! Подумай: тридцать шестой год!
Он ударил еще несколько раз, уже стало невозможно представить, что его не слышат. Изнутри продолжало доноситься слабое пение. Тогда он принялся пинать дверь ногами.
— Крис, пожалуйста, остановись.
— Поганые сукины дети! — неслось над безмятежной гладью Галилейского моря эхо его воплей. — Немчура! В этой стране им нужно каждую минуту становиться на колени. Вообще не вставать с колен. Нет, только подумай, не пускают меня! — Он сам опустился на колени. — Я же в горе. Я в нужде.
— Да, — сказала она, помогая ему подняться. — Я вижу. Я тебя понимаю.
Они поплелись по колдобинам назад к машине.
— Можешь поплакать, если хочется, — сказала она.
Но он лишь закусил губу и смотрел безумными глазами.
Они доехали до францисканской часовни у Капернаума. Монах-францисканец подметал ступеньки, ведущие к руинам, и они приветственно кивнули друг другу. Лукас с Сонией прошли дальше вдоль берега и сели у развалин древней синагоги.