Даниэль Друскат
Шрифт:
Друскат медленно направился к кухонному шкафу и долго вытаскивал шкатулку, в которой хранились деньги. Нехотя открыв ее, он повернулся к Розмари и Ирене. Он до сих пор не мог понять, что произошло с Иреной, что за странная перемена? Нет, она не бредила, как ему сперва показалось, взгляд ее был ясным, хотя тонкое лицо покрывала неестественная бледность. Руки ее судорожно сжимали подлокотники кресла, будто она силилась приподняться. Невероятно, но через несколько минут она действительно привстала. Это маленькое чудо она совершила из любви к нему, ей так хотелось помочь ему, так хотелось быть сильнее
Даниэль находил в Ирене странную перемену, ему было даже немного не по себе, когда он смотрел на нее, на хозяйку дома, прямо, как свечка, сидящую в кресле и отдающую приказания.
Она требовала рассчитать Розмари, для него же это было самое страшное — платить любимой. Он взглянул на Ирену, затем — на Розмари: только бы не дошло до скандала, не надо сцен и, чего доброго, перепалки между женщинами. Ирена хотя и владела собой, но все-таки была обречена, ее волю следовало уважать. Потом он может выйти следом за Розмари, поговорить с ней. Нет, он не отпустит ее так, как раньше увольняли работниц. Видит бог, он ее любит, хотя ни разу не говорил об этом.
Друскат подошел к столу и на глазах у Розмари начал отсчитывать стомарковые бумажки. Ему казалось, что деньги обжигают пальцы. Как и просила Ирена, он не мелочился. Розмари пересчитала деньги и вернула лишние купюры.
«Я возьму только то, что мне причитается».
Ирена протянула Розмари обе руки и сказала:
«Будь счастлива. Ты упорная и добьешься всего, чего захочешь. Скоро забудешь о том, что тебя сейчас огорчает. Ты еще молода».
Розмари подошла к креслу Ирены и взяла ее за руки.
«Всего хорошего, фрау Ирена», — сказала она.
В эти последние минуты расставания обе женщины вели себя как сестры, Друскат же, любивший их обеих, чувствовал себя лишним. Казалось, они объединились каким-то непостижимым образом. Ничего лицемерного не было в том, что Розмари наклонилась, обняла и поцеловала свою хозяйку.
«Вы тоже добьетесь своего, фрау Ирена», — сказала она.
И тут произошло то, что Друскат позднее называл маленьким чудом. Ирена не выпускала рук Розмари.
«Хочешь помочь мне? — спросила она. Девушка кивнула головой. — Помоги мне», — прошептала Ирена.
Держась за руки девушки, она медленно, очень медленно встала на ноги. Неуверенно постояв, она оперлась на руку Розмари и, нетвердо ступая, проводила девушку до двери. Розмари ушла, а она все еще стояла, прислонившись к косяку.
Друскат собирался выйти следом за девушкой, однако пережитое в эти минуты заставило его забыть о своем намерении. С вытянутыми руками он направился к Ирене, как к лунатику, которого нельзя пугать, так как при малейшем окрике он может упасть с крыши и разбиться. Но Ирена не грохнулась на пол, как он ожидал, она взглянула на него с улыбкой и произнесла:
«Значит, я тебе нужна».
С этой ночи она снова стала ходить.
Ирену ничуть не удивило, когда Даниэль сообщил о переезде в Альтенштайн. Она покидала Хорбек с легким сердцем — ей хотелось начать жизнь сначала.
Подготовкой
За день до переезда Друскат передал Штефану свои полномочия председателя кооператива «Светлое будущее». Он в последний раз сидел за своим письменным столом в конторе, выдвигал ящики, показывал Штефану бумаги, списки, бланки, объяснял, как ими пользоваться. Потом снова закрыл стол и сказал, что бухгалтер Вильман, впрочем, в курсе всех дел. Вильман был прекрасный специалист, в свое время после конфликта с администрацией он уволился с завода в Веране и теперь каждый день ездил на велосипеде или автобусом в Хорбек — не хотел терять удобную городскую квартиру. Штефан должен, мол, держаться за Вильмана.
«Я его выгоню», — заявил Штефан.
Друскат в недоумении посмотрел на него.
«Бухгалтер должен жить в деревне, — пояснил Штефан, — или он поселится здесь, или я его выгоню».
Друскат спокойно возразил, что последнее слово здесь за правлением. На это Штефан заметил, что правление придется переизбрать, ситуация в кооперативе, мол, изменилась по сравнению с тем, что было две недели назад.
Друскат обратил внимание своего преемника на тот факт, что в кооперативе имеется партгруппа, к ее решениям следовало бы прислушиваться. В его дела, заявил Штефан, он не позволит вмешиваться никому.
Друскат чуть было не вспылил, но промолчал, он был бессилен, и ему приходилось сдерживаться, к этому вынуждали обстоятельства, — пусть с этим выскочкой разберутся товарищи. Теперь Друскату хотелось только уехать из Хорбека.
Он выдвинул верхний ящик письменного стола и вынул оттуда несколько личных вещей: кисет с трубкой, авторучку, фотографию Ирены с дочкой. Потом, задвинув и этот ящик, почувствовал, что подвел последнюю черту.
Смешно, когда человек задвигает ящик, отодвигает стул, встает из-за стола и делает это в данном помещении в последний раз: вот так обычными движениями и совершенно обыденными жестами заканчивается целый период жизни.
«Прошу!»
Друскат взял со стола свою папку и указал Штефану на стул. Он, мол, освободил место, пусть другой занимает его немедленно. Как ни странно, Штефан отклонил демонстрацию смены власти и предложил:
«Давай выкурим еще по одной».
Друскат отказался: дома предстоит еще собирать вещи, да и говорить больше не о чем.
«А может, и есть о чем, — заметил Штефан. Он стоял, прислонившись к двери и загораживая собой выход. — Я ведь сразу не понял, почему ты согласился с предложением моего тестя. Теперь мне все ясно. — Он постучал пальцем по нагрудному карману. — Документик-то у меня».