Даниэль Друскат

Заковский Гельмут

Директор, разумеется, начал было торговаться, но она была непреклонна и в конце концов даже заявила: дело настолько для нее важное, что она может уйти и без отпуска, несмотря на угрозу немедленного увольнения.

Тут наконец директор сдался.

Она поблагодарила.

Повесив трубку, она спросила:

— Смогу я у тебя переночевать, Аня?

Со свойственной детям логикой Аня подумала: «Ну вот, я только хотела узнать, как Розмари себя поведет, а теперь она сядет мне на шею. Мне совершенно не интересно, сколько раз она спала с отцом. Уму непостижимо: она еще спрашивает, где ей ночевать. Видно, думает, я не умею считать до трех».

— Ты же прекрасно знаешь, — ехидно ответила

она, — где у нас в доме можно спать. Почему ты меня спрашиваешь?

— А кого же мне еще спрашивать? — возразила Розмари. — Ты хозяйка дома.

Потом она объявила, что незачем терять время попусту, нужно подготовить «трабант» и кое-что прихватить из квартиры.

Ане польстило, что ее признали хозяйкой дома, поэтому, когда Розмари спросила:

— Поесть у тебя дома что-нибудь найдется? — девочка ответила:

— Уж я о тебе позабочусь.

— Хорошо, — сказала Розмари, — но есть и еще одна проблема. Одна машина и два велосипеда.

Она улыбнулась Юргену, и тот растаял: такая красивая женщина эта приятельница Друската, но и к нему, к шестнадцатилетнему, снизошла. Он по-мужски пожал ей руку и слегка поклонился:

— Велосипеды я, разумеется, доставлю.

— Это было бы очень мило с твоей стороны, — заметила Розмари все с той же улыбкой. По сравнению с такой женщиной, как доктор Захер, Аня показалась ему почти ребенком. Он помахал девочке рукой:

— Пока.

Затем Аня и Розмари зашагали по улице к дому-новостройке, он был похож на сотни других жилых коробок с широкими окнами, какие можно встретить сейчас в деревнях. Поднявшись по ступенькам на два лестничных марша, они остановились перед висевшей слева над звонком табличкой «Д-р Захер».

Розмари отперла дверь.

— Пожалуйста, раздевайся и проходи в комнату.

Комната была не слишком большая, но очень светлая и удобная. Вдоль стен на выкрашенных в белый цвет металлических конструкциях стояли книжные полки, такие же, купленные в магазине полки, как и в тысячах других домов, однако здесь все было как-то очень уютно. Розмари не лишена вкуса. Взять хотя бы голубые кресла на красном ковре, всевозможные безделушки, типично женские, яркие бокалы и бутылки, репродукции русских икон, изображавшие апостола с крестьянским лицом и богоматерь, держащую на руках маленького человечка с лицом взрослого.

Аня огляделась по сторонам.

— Мне здесь нравится.

— Пока нет Даниэля, — сказала Розмари, — у этого прохвоста Штефана большие шансы. Насколько я его знаю, он попытается сейчас укрупнить свой кооператив за счет Альтенштайна. Но я не допущу, сяду на место Даниэля и пошлю к чертовой матери каждого, кто вздумает вмешиваться в его дела. Но сначала давай выпьем кофе, что-то пить хочется. А тебе?

Аня кивнула.

Розмари предложила девочке отдохнуть, нет, помощи не требуется, на кухне и так слишком тесно, пусть Аня пока располагается поудобнее.

Вернувшись через некоторое время в комнату, Розмари увидела, что Аня плачет на кушетке, уткнув голову в подушку.

Розмари села на край кушетки и сначала осторожно, точно робея, коснулась рукой головы девочки и только потом осмелилась погладить ее по волосам.

— Поплачь.

По всей вероятности, она не решалась по-матерински приласкать Аню, а может, ей самой недоставало опыта: мать всегда выматывалась на работе, вечно куда-то спешила и чаще командовала детьми, чем баловала и ласкала их. И отношения Розмари с Аней тоже всегда отличались деловитостью: чувствуя, что дочь Друската отгораживается от нее, она остерегалась навязывать ей свою дружбу.

Одно время между ними вроде налаживались товарищеские отношения, но тем дело и кончилось. Розмари помнит, как однажды Аня вернулась домой с каких-то спортивных соревнований.

Девочка, как видно, была в хорошем настроении и, застав Розмари в комнате Друската, как-то странно с нею поздоровалась: «Привет, подруга!»

Но сейчас Розмари казалось, что Ане не просто подруга нужна, она искала защиты. Девочка не сторонилась ее прикосновений, в своем горе она все ближе и ближе придвигалась к Розмари, пока наконец не спрятала голову у нее в коленях.

— Сама не знаю, почему реву. Хуже всего было вчера, мне было так одиноко. Потом я была у Штефана и у Хильды, у Анны Прайбиш с Идой. Ты первый человек, который сказал: пошли, нужно что-то сделать, нужно помочь отцу. Вот я и реву.

Она еще долго всхлипывала не в силах успокоиться.

— Да, я понимаю, — сказала Розмари, — я прекрасно тебя понимаю. Думаешь, сама не плакала?

— Ты всегда такая рассудительная, такая уверенная в себе.

— Ах, чаще всего это видимость, — с улыбкой отозвалась Розмари. — Тебе-то я могу признаться. Иногда я ужасная трусиха. Просто виду не подаю. Знаю: многие считают меня бесчувственной, в Бебелове — тоже. Они и не заметили, что я целый год дрожала перед каждым совещанием. Порой мне так страшно. Слушай, ты знаешь, много лет тому назад я была у вас чем-то вроде прислуги или няньки. Еще при жизни твоей матери. Наверное, ты не помнишь, тебе тогда было всего годика четыре.

Девочка привстала, на глазах у нее блестели слезы.

— Странно, — с улыбкой заметила она, — о чем только ни вспоминаешь. Однажды я упала с лестницы, ты меня подняла и стала успокаивать. Как сейчас помню. — Тебе известно, что сделал мой отец? — вдруг спросила Аня.

Розмари взглянула на девочку и долго не решалась ответить.

— Да, — наконец сказала она.

— Что?

— Пусть отец сам тебе расскажет.

5. Часом позже они были в Альтенштайне. Они договорились, что девочка займется домашними делами, а она, доктор Захер, позаботится о делах кооператива. Розмари собиралась поставить свой «трабант» под каштаном перед правлением, но место в тени уже было занято «Волтой» со служебным номером. Интересно, кто это пожаловал в Альтенштайн на «Волге»? Может быть, уполномоченный с приказом о прекращении работ на болоте? «Надеюсь, я не слишком опоздала», — подумала Розмари. Она лихо подрулила на своем маленьком «трабанте» к служебной машине: надо же и ему хоть немножко попользоваться тенью. Выходя из машины, она нечаянно выпустила из рук дверцу, которая, ударив по «Волге», оставила на полировке царапинку. Подумаешь! Не будут занимать так много места, тоже мне, окружная власть! Здесь, кстати, нависла угроза над ценностями покрупнее. «Надо взять себя в руки, — подумала Розмари, — никакой запальчивости, я же знаю, что смогу добиться большего, если буду рассчитывать на свое женское обаяние». Она скользнула взглядом по окнам правления и, вздохнув вошла в дом.

Кабинет председателя с грубым дощатым полом и светлыми стенами был обставлен обычной, уже слегка потертой казенной мебелью. За письменным столом сидел Макс Штефан. Массивность его впечатляла. На нем была расстегнутая из-за жары рубашка, пуговицы которой уже не сходились на груди. Как все лысые люди, он старался носить шляпу и не расставался с этим широкополым головным убором даже в помещении. На столе перед Штефаном лежала карта альтенштайнских угодий. Рядом стоял Кеттнер, тучный мужчина, внешне напоминавший председателя хорбекского кооператива, только полнее его и еще при пышной шевелюре. Гомолла занял позицию слева от Штефана. Он стоял, упершись руками в стол, и кивал головой, слушая объяснения Кеттнера. Стуча пальцем по карте, тот рассказывал, что они, мол, дошли досюда и досюда, потом работу на топи пришлось приостановить.