Даниил Хармс. Жизнь человека на ветру
Шрифт:
Бухштаб анализирует стихи Хармса во всеоружии формального метода:
Основное для него… – система повторов и параллелизмов – настолько твердая, четкая и абсолютная, что повороты смысла внутри нее требуют чрезвычайного искусства и изобретательности. Величину повторяющейся части Хармс довел до предела. Он словно задает себе и решает сложные математические задачи. Это схематическое построение, правильное чередование тех же ритмических, синтаксических и формально-звуковых схем производит на детей чрезвычайно сильное впечатление, а выработанные Хармсом приемы немедленно подхватываются – часто очень неудачными – подражателями [270] .
270
Там же.
Упоминание о “подражателях” важно (к сожалению, не очень понятно, кто именно имеется в виду: вообще, при обилии работ о Хармсе, “детская” часть его наследия и его творческие взаимоотношения с писателями-современниками, возникавшие на этой почве, изучены очень мало). Разумеется, “повторы и параллелизмы” – это лишь одна, и не самая важная, сторона его поэтики, даже в детских стихах. Но в любом случае к двадцати пяти годам при трехлетнем с малым стаже публикаций он успел снискать завидный авторитет. С похвалой (хотя более сдержанно) отзывались авторы сборника и о стихах Введенского.
Вполне возможно, что детским писателям удалось бы закрепиться на отвоеванных позициях. Но вышло иначе.
К несчастью, выход сборника совпал с очередной кампанией по “чистке” советской литературы и издательств от классово-чуждых элементов. 15 августа вышло постановление ЦК ВКП(б) “Об издательской работе”, в котором, в частности, уделялось внимание и литературе для детей и юношества. Подчеркивалось, что “характер и содержание книг должны целиком и полностью отвечать целям социалистической реконструкции”. А между тем, как отмечала 26 августа 1931 года “Литературная газета”, “детская книжка до последнего времени делалась в значительной степени руками откровенно буржуазных писателей… которые на данном этапе развития советской литературы уже не смогли найти применения своим “талантам” в литературе “взрослой”. Но попытка привлечь надежных, проверенных советских авторов к этому роду словесности не увенчалась успехом. “Литературка” с горечью отмечала, что Безыменский, Демьян Бедный, Жаров, Кирсанов, Михаил Кольцов, Сельвинский, Владимир Лидин не выполнили своего обещания написать что-нибудь для советской детворы. А между тем новый, воспитанный в коллективе ребенок предъявляет писателям высокие требования:
Читать? О чем же? О стаях птах, О сивке-кляче, Которая плачет? О Горбунке, что силен и мил? Его же трактор опередил! А где же классы, Борьба и массы?..Эти стихи Сергея Васильева напечатаны были на той же странице “Литературной газеты”. Кампания началась. Но личной брани ни в чей адрес пока не было и особой кровожадности в тоне не ощущалось.
Затем все как будто утихло до октября, когда в ленинградской организации ВССП (Всероссийского союза советских писателей) состоялся третий тур дискуссии в связи с августовским постановлением ЦК. Как правило, подобные дискуссии сводились к “критике” и “самокритике”. И то и другое бывало весьма жестким, но в 1931 году дело еще обычно обходилось без оргвыводов и тем более арестов – особенно в Ленинграде, где издательские условия были несколько мягче, чем в Москве, а литературное начальство несколько либеральнее. Очередное собрание, 26 октября, было посвящено детской литературе, и, видимо, никто не ожидал особой бури.
Основной доклад делала Елена Данько, писательница и художница, чьи собственные книги для детей посвящены темам, довольно далеким от социалистического строительства: производству фарфора, изобретению книгопечатания, китайскому театру кукол. Начала она описанием былого беспросветного положения:
В дореволюционной России детской литературы никогда не существовало, были лишь дурные традиции детских книг. Книжки уводили ребенка в мир мистических созерцаний и бредовых вдохновений, отделяли от реального толстой стеной идеалистических условностей [271] .
271
Литературная газета. 1931. 27 октября. С. 1. Далее до конца главы материалы дискуссии цитируются по этому источнику.
В качестве основателей советской литературы названы были Маяковский, Тихонов, Елизавета Полонская,
Таковы были основные тезисы доклада Данько. Видимо, сотрудники детской редакции готовили его сообща, надеясь, что подобная форма покаяния в сочетании с рапортом об успешной перековке устроит их оппонентов. Но оппоненты не “отбывали номер” – они всерьез жаждали крови. Причем совершенно искренне и бескорыстно. Какая выгода была в травле детских писателей, например, 26-летнему Михаилу Федоровичу Чумандрину, редактору журнала “Ленинград”, лапповцу, главному идеологу группы “Смена” (в нее входили Борис Корнилов, Ольга Берггольц, Геннадий Гор), автору произведений, “посвященных жизни рабочего класса”, про которые даже в советской Краткой литературной энциклопедии деликатно сказано, что “их художественный уровень не всегда высок”? По всей вероятности, он действовал из чисто идейных побуждений. Николай Чуковский описывает его так:
Это был молодой толстяк в косоворотке, самоуверенный, темпераментный, с самыми крайними левацкими взглядами. Его приверженцы дали ему прозвище “бешеный огурец”. Он не признавал русских классиков, потому что они были дворяне, не признавал переводной литературы, потому что она сплошь буржуазная… “Своими” он признавал только некоторых рапповцев. Всех остальных он ненавидел и считал нужным истребить… Сверкая маленькими глазками на толстом одутловатом лице, держал он свои сокрушительные речи – всегда от имени советской власти и мирового пролетариата – и всякого, кто осмеливался ему возражать, немедленно причислял к контрреволюционерам. Он не был ни карьеристом, ни приспособленцем… Это был человек скромный, бескорыстный, даже аскетический. Нетерпимость его была искренняя [272] .
272
Чуковский Н. Литературные воспоминания. С. 257–258.
Позднее Чумандрина чудесным образом “перевоспитал” Валентин Стенич. Но прежде чем это произошло, на рубеже 1920–1930-х годов без участия “бешеного огурца” обходилась редкая погромная кампания. Блеснул он в 1929 году во время “дела Пильняка – Замятина”.
Чумандрин обрушился на Данько за “недостаточный удар направо”. Именно в его речи прозвучали имена обэриутов.
Сегодня Маршак и Ильин… ведущие писатели для тех, кто не поспевает за нами. Но если они несомненно близкие нам попутчики, то такие писатели, как Хармс, Введенский и другие, – люди, пришедшие с буржуазных позиций и отсиживающиеся в детской литературе…
Редактора “Ленинграда” поддержала 21-летняя Ольга Берггольц, которая завела речь о “литературно-критическом сборнике”, в котором, по ее словам, “можно найти защиту буржуазных методов и буржуазных традиций”. В этом же хоре выступил Абрам Борисович Серебрянников, редактор, работавший в детском секторе Госиздата и одновременно преподававший в Доме детской книги. На современный взгляд его статья “Золотые зайчики на полях детской литературы”, напечатанная в “Смене” за 15 ноября, – классический литературный донос. Но – и в этом еще один парадокс эпохи – выпускники Дома детской книги (М. Гитлис, Л. Друскин и др.) в один голос характеризуют Серебрянникова как достойного человека и талантливого педагога! Серебрянников был лишь на год старше Берггольц, на четыре года моложе Чумандрина (и на столько же – самого Хармса). Именно искренне-фанатичные, эстетически малограмотные комсомольцы, а не злонамеренные негодяи-доносчики зачастую ломали в те годы человеческие жизни. Некоторые потом, повзрослев, осознавали, что натворили, частично пересматривали свои взгляды (как тот же Чумандрин) и даже раскаивались. Но Серебрянников и до тридцати лет не дожил – жизнь его, как и многих друзей и врагов, приятелей и гонителей Хармса, оборвалась в дни Большого Террора.