Дантист живет этажом выше
Шрифт:
Между ущельем и дорогой по склону, окутанному в мягкую тень, высокими фундаментами ступали вверх домики под острыми драночными крышами, призывно заливался пастуший рожок, мычали волы.
— Иногда мне хочется бросить все, — сказала Виктория, — уйти в горы. Стать женой пастуха. И жить до ста двадцати лет.
— Не много ли?
— В горах живут долго.
— Что же мешает осуществить эту голубую мечту?
— Разное. — Виктория прикрыла ресницы, притормаживая, потому что из-за каштана, росшего на крутом повороте скатывающейся вниз дороги, показалась телега с дровами,
— Странный ответ...
Виктория кивнула. Без грусти, без улыбки. Совершенно спокойно признавала странность ответа.
Она вломилась в номер, чуть забрезжил рассвет. Энергичная, деловая. Глядела на заспанное лицо Каирова и не могла скрыть улыбки.
— Извини, Мирзо, но твою записку я нашла только утром. Отец положил ее на мой письменный стол. А я вернулась вчера усталая как черт. И сразу завалилась в постель... Одевайся, я обожду тебя в холле. Поехали.
— Понимаю, понимаю, — нудновато повторял он, несколько ошарашенный напором и стремительностью. Все-таки догадался спросить: — Куда поехали?
— Какая разница! — беспечно ответила она. — Потом узнаешь.
...Дорога взбиралась на гору частыми петлями, очень красивыми издалека. Скалистая стена, что долго тянулась справа, вдруг начала уменьшаться.
— Смотри внимательно, — сказала Виктория. — Мы въезжаем на перевал. Через минуту, Мирзо, увидишь море.
Оно прыгнуло снизу. Зависло, как воздушный шар. Огромный. Серо-зеленоватый. Казалось, его можно достать, протянув руку.
Линия берега не просматривалась. Ее прикрывали пологие вершины гор, бурой лесенкой спускающиеся к морю. Белые черточки кораблей были разбросаны, как блики. Над тремя из них вились неширокие черные дымки.
— Останови машину, — попросил Каиров.
Она выполнила его просьбу, повернулась, прислонившись плечом к желтой коже сиденья. Он взял ладонями ее лицо и крепко поцеловал в губы.
— Сумасшедший! — тихо удивилась она.
Он кивнул. Она сказала:
— Я прощаю тебя. Похоже, ты никогда раньше не видел моря.
— С такой высоты — да.
— Тогда все понятно. — Она убрала тормоз. Дорога медленно поползла навстречу. Плохая, никогда не знавшая асфальта дорога.
Она дала сигналы: два коротких и один длинный. Железные ворота, непроницаемые, как сундук, распахнулись перед машиной. Неторопливо. Вначале правая половина, затем левая. Дорожка от ворот, на которую они выехали, не была выложена камнями. Редкая, невысокая трава росла между неглубокими колеями, заметными в сухой глине.
Старик, отворивший ворота, был совершенно лыс, пышные седоватые усы казались приклеенными к его сухому маленькому лицу. Сощурившись, он стоял почти по стойке «смирно», неподвижно глядя на Викторию, всем своим видом выражая почтительный испуг. Огромные платаны, росшие по саду, бросали вокруг себя плотную тень. И Каиров почувствовал, что воздух здесь, конечно, более влажный, чем на дороге. Где-то рядом журчала вода. Впереди за деревьями белела глухая стена каменного дома.
— Ну! — Виктория уже вышла
— С благополучным прибытием, — очень четко, по-военному приветствовал старик.
— Готовь завтрак. И поплотнее! — Виктория кивнула Каирову, дескать, можно выходить.
Когда он вышел, старик перестал жмуриться. Смотрел острыми, холодными глазами.
— Это мой друг, — сказала Виктория. — Зовут его Мирзо. Он большой начальник.
— Здравствуйте, товарищ начальник, — приосанился старик.
— Здравствуй, дорогой, — ответил Каиров. И пошел вслед за Викторией.
Она шла широко, по-хозяйски оглядывая сад. Остановилась возле бассейна, выложенного камнем и похожего на серп молодой луны. Присела, попробовала рукой воду. Вода катилась по керамическому желобу. От ключа, который был тут же в саду, но немного выше.
— Хороша, — сказала Виктория, тряхнув мокрыми пальцами.
— Холодная?
— В самый раз. Я умываюсь здесь, когда бывает очень жарко.
За бассейном была площадка. На площадку спускалась деревянная лестница, старая, ведущая на широкую террасу, увитую мелкими дикими розами, ярко-красными и белыми.
— Куда мы попали? — спросил Каиров.
— На мою дачу.
— А старик?
— Он ухаживает за садом. Впрочем, больше бездельничает, чем ухаживает. Он живет здесь на первом этаже, рядом с кухней. Он и его старуха. В прошлом это был дом моего деда. Они всегда служили у деда.
— Почему ты назвала меня большим начальником?
Она посмотрела на Каирова с вызовом. Смешливые глаза ее сузились и удлинились, а лицо на секунду застыло, словно не лицо, а маска. Потом она тряхнула головой, повела плечами. Оранжевая блузка натянулась, обозначив выпуклость груди. Дрогнула жилка на длинной шее. Виктория сказала:
— Хафизу девяносто лет. Жизнь была к нему строгой. И он твердо уверовал — хорошим человеком может быть только начальник... Нам нужно подняться по лестнице.
Она держалась рукой за перила, нетерпеливо постукивала крашеным ногтем о старое, вымытое дождями дерево.
Каиров пошел. Ступеньки под ним не скрипели, а вздыхали. Когда поднялся на террасу, посмотрел назад. Думал, что Виктория так и осталась внизу.
Нет. Она стояла рядом. Значит, у нее был неслышный, мягкий шаг. Немного театрально она показала рукой на дверь. Сказала:
— Милости прошу.
Каиров прошел в дом. Темноватая прихожая, просторная и пустая, встретила его запахами лака и краски. Двустворчатая дверь, в верхней половине своей застекленная, была распахнута, утро голубело на толстых ромбовидных стеклах, оправленных позеленевшей медью. За прихожей открывалась длинная комната с тремя широкими незанавешенными окнами. На противоположной стене и в простенках между окнами висели картины. Это были полотна, расписанные маслом, натянутые на подрамники. Видимо, они принадлежали кисти одного автора, и автор этот был пейзажистом. Каиров увидел перевал и дорогу, по которой они только что ехали, ишака и арбу возле дома, глубокое ущелье, тонущее в облаках вершины гор...