Дантов клуб. Полная версия: Архив «Дантова клуба»
Шрифт:
– Который так и не привык к этому дурацкому титулу, – пробормотал Лоуэлл.
Рей обернулся:
– Я зашел к вам в дом, и юная леди любезно направила меня сюда. Сказала, что в среду вечером вы и на выстрел не приблизитесь ко всякому иному месту.
– О, это, должно быть, моя Мэйбл! – рассмеялся Лоуэлл. – Надеюсь, она не выставила вас за дверь?
Патрульный улыбнулся.
– Очаровательнейшая юная леди, сэр. Меня прислали к вам, профессор, из Университетского Холла.
Лоуэлл ошеломленно застыл.
– Что? – прошипел он. Затем взорвался – щеки и уши полыхнули горячим бургундским, голос прожег горло. – Они послали
Рей хранил невозмутимость, подобно мраморному бюсту жены Лонгфелло. Поэт обвил ладонью руку своего друга:
– Видите ли, офицер, профессор Лоуэлл совместно с некоторыми нашими коллегами любезно помогает мне в одном литературном начинании, кое, однако, не встречает одобрения в правлении Колледжа. Потому-то и…
– Мои извинения, – сказал полицейский, задерживая взгляд на предыдущем ораторе, с чьего лица сошла краска столь же внезапно, сколь и появилась. – Я упомянул Университетский Холл, ничего не имея в виду. Я разыскиваю эксперта в языках, и студенты назвали мне ваше имя.
– В таком случае, офицер, мои извинения, – произнес Лоуэлл. – Однако вам повезло, раз вы меня нашли. Я говорю на шести языках, подобно уроженцу… Кембриджа. – Поэт засмеялся и разложил протянутую Реем бумагу на инкрустированном столе розового дерева. Затем стал водить пальцем поперек небрежных наклонных букв. Рей увидал, как высокий лоб Лоуэлла собрался морщинами.
– Эти слова мне сообщил некий джентльмен. Что бы ни выражали они, говорил он очень тихо и весьма нежданно. Я смог лишь заключить, что сие – необычный иноземный язык.
– Когда это было? – спросил Лоуэлл.
– Недели три тому назад. Весьма странное и нежданное происшествие. – Рей прикрыл глаза. Он вспомнил, как тот человек сжимал ему голову. Он слышал эти слова совершенно явственно, однако произнести вслух ему не доставало воли. – Боюсь, моя транскрипция достаточно приблизительна, профессор.
– Чепуха какая-то! – Лоуэлл передал бумагу Лонгфелло. – Сомнительно, чтобы в этих иероглифах можно было что-либо разобрать. Почему бы вам попросту не спросить того человека, что он имел в виду? Или хотя бы – какой избрал язык?
Рей не решился ответить. Лонгфелло сказал:
– Офицер, у меня в кабинете заперты голодные филологи, чью мудрость можно подкупить лишь макаронами и устрицами. Не будете ли вы так любезны оставить нам эту бумагу?
– С радостью, мистер Лонгфелло, – сказал Рей. Он внимательно оглядел поэтов, а после добавил: – Должен вас просить не упоминать никому о моем визите. Он соотносится с неким щекотливым полицейским расследованием.
Лоуэлл скептически поднял брови.
– Конечно, – заверил его Лонгфелло и склонил голову, точно желая сказать, что подобное доверие в Крейги-Хаусе подразумевается само собою.
– Только не пускайте сегодня к ужину этого доброго Церберова крестника, мой дорогой Лонгфелло! – Филдс заправил салфетку за воротник рубашки. Они расселись по местам вокруг обеденного стола. Трэп протестующе заскулил.
– Как можно, Филдс, он же настоящий друг поэтов, – возразил Лонгфелло.
– Ага! Жаль, вас не было здесь в минувшую среду, мистер Грин, – не унимался Филдс. – Пока вы отлеживались в постели, а мы разбирались
– Таковы его воззрения на «Божественную комедию», – с улыбкой произнес Лонгфелло.
– Странная история, – с рассеянным интересом заметил Холмс. – Я про то, что рассказал полицейский. – В теплом свете канделябра он некоторое время изучал оставленную Реем записку, затем перевернул ее и передал дальше.
Лоуэлл кивнул.
– Напоминает Нимрода [21] : что бы ни услыхал наш офицер Рей, для него это прозвучало младенческим лепетом мира.
– Я бы предположил, что это жалкая попытка итальянского. – Джордж Вашингтон Грин сконфуженно пожал плечами, затем глубоко вздохнул и передал записку Филдсу.
И вновь сосредоточился на еде. Всякий раз, когда, отложив книги, Дантов клуб отдавался застольной беседе, историк погружался в себя – ему было не под силу соперничать в яркости с вращавшимися вокруг Лонгфелло звездами. Жизнь Грина складывалась из кое-как подогнанных друг к другу малых посулов и великих провалов. Как публичный лектор он никогда не был достаточно силен, дабы удержать профессорский титул, на посту же священника так и не дослужился до собственного прихода (его лекции, говорили очернители, своей чопорностью напоминают проповеди, в проповедях же он чересчур увлекается историей). Сочувствуя старому другу, Лонгфелло всегда посылал на тот конец стола лучшую порцию любимого, по его разумению, стариковского кушанья.
21
Вавилонский царь, во время правления которого произошла неприятность с Вавилонской башней.
– Патрульный Рей, – с восхищением произнес Лоуэлл. – Образцовый человек, вы согласны, Лонгфелло? Солдат великой войны и первый цветной полицейский. Увы, наш профессорский удел – стоять у причала и смотреть на тех немногих, кто уплывает вместе с пароходом.
– Однако благодаря нашим интеллектуальным упражнениям мы будем дольше жить, – возразил Холмс. – Ежели верить статье из последнего «Атлантика», ученость положительно влияет на долголетие. Кстати, поздравляю с очередным прекрасным выпуском, мой дорогой Филдс.
– Да-да, я также видел! Отличный матерьял. Весьма недурно для столь юного автора, Филдс, – заметил Лоуэлл.
– Гм-м… – Филдс усмехнулся. – Скоро я буду принужден консультироваться с вами, прежде чем позволять своим авторам касаться пером бумаги. Легко же разделалось «Ревыо» с нашей «Жизнью Персиваля» [22] . Посторонний читатель, должно быть, весьма удивлен – как же это вы проявили ко мне столь мало почтения!
– Полноте, Филдс, на эту чушь и дуть не следует, сама рассыпается, – отвечал Лоуэлл. – Вам лучше знать, надо ли было публиковать книгу, коя мало того что ничтожна сама по себе, так еще преграждает путь куда более достойным работам на тот же предмет.
22
Книга Джулиуса Уорда «Жизнь и письма Джеймса Гейтса Персиваля» в действительности была выпущена издательством «Тикнор и Филдс» в 1866 г.