Дао физики. Исследование параллелей между современной физикой и восточной философией

Капра Фритьоф

Но физика не может использовать интуитивные озарения, если их нельзя сформулировать точным математическим языком и дополнить описанием на языке обычном. Основная черта последнего – абстрактность. Это, как говорилось выше, система понятий и символов, своего рода карта реальности. Но на ней запечатлены лишь некоторые черты действительности; мы не знаем, какие именно, поскольку начали составлять свою карту еще в детстве, когда не были способны к критическому анализу. Поэтому слова нашего языка неоднозначны. Большая часть их смыслов лишь смутно осознается нами и остается в подсознании, когда мы слышим слово.

Неточность и двусмысленность языка на руку поэтам, которые главным образом играют на человеческом подсознании и ассоциациях. Наука же стремится к четким определениям и недвусмысленным построениям. Она еще более абстрагирует язык, ограничивая значения слов и ужесточая по правилам логики его структуру. Максимальная

абстракция царит в математике, где вместо слов используются символы, а оперирование ими подчинено жестким правилам. Благодаря этому ученые способны вместить информацию, для передачи которой понадобилось бы несколько страниц обычного текста, в одно уравнение – цепочку символов.

Представление о математике как о предельно абстрактном и сжатом языке не может не порождать и альтернативные точки зрения. Многие математики действительно верят, что их наука – не просто язык для описания мироздания: она внутренне присуща самой природе. Еще Пифагор заявил: «Все вещи – суть числа», – и создал специфическую разновидность математического мистицизма. Благодаря этому ученому логическое мышление проникло в область религии, что, согласно знаменитому британскому философу Бертрану Расселу, определило характер западной религиозной философии.

Начавшееся с Пифагора сочетание математики и теологии характерно для религиозной философии Греции, Средневековья и Нового времени вплоть до Канта… Для Платона, св. Августина, Фомы Аквинского, Декарта, Спинозы и Канта характерно тесное сочетание религии и рассуждения, морального вдохновения и логического восхищения тем, что является вневременным, – сочетание, которое начинается с Пифагора и которое отличает интеллектуализированную теологию Европы от более откровенного мистицизма Азии [16] .

16

Рассел Б. История западной философии и ее связи с политическими и социальными условиями от Античности до наших дней. Новосибирск: Сибирское университетское издательство, 2001.

Безусловно, «более откровенный мистицизм Азии» не воспринял бы пифагорейских воззрений на математику. На Востоке математика, со строго дифференцированной и четкой структурой, рассматривается как часть концептуального мышления, а не свойство действительности. Реальность в восприятии мистика неопределенна и не дифференцирована.

Научный метод абстрагирования очень эффективен, но за это нужно платить свою цену. Мы всё точнее определяем систему понятий и всё строже воспринимаем взаимосвязи в мироздании, и наш метод всё больше отдаляется от реальности. Используя аналогию Корзыбского, можно сказать, что обычный язык – карта, которая, в силу присущей ей неточности, способна отчасти повторять очертания сферической неровности Земли. По мере того как мы исправляем ее, гибкость постепенно исчезает, и в математическом языке мы сталкиваемся с крайним проявлением ситуации: связи с реальностью становятся слишком слабыми, а соотносимость символов и нашего чувственного восприятия уже не очевидна. Приходится пояснять модели и теории словами, прибегая к двусмысленным и неточным (увы) понятиям, которые можно воспринять на интуитивном уровне.

Важно понимать разницу между математическими моделями и их словесными описаниями. В плане внутренней структуры первые строги и последовательны, но их символы непосредственно не связаны с нашим восприятием и чувственным опытом. Вербальные же модели используют символы, которые могут восприниматься интуитивно, но всегда неточны и неоднозначны. В этом смысле они не отличаются от философских концепций.

В науке есть элемент интуиции, а в восточном религиозном мистицизме – рациональный элемент. Разные школы уделяют разное внимание аналитическим рассуждениям и логике. Например, индуистская Веданта или буддийская Мадхьямика – школы очень интеллектуальные, а даосы никогда не доверяли анализу и логике. Выросшее на почве буддизма, но подвергшееся сильному влиянию даосизма учение дзен считает достоинством «отсутствие слов, объяснений, наставлений и знания» в своей философии. Учение сосредоточено только на достижении просветления, а толковать свой опыт его последователи не любят. Знаменитое дзенское изречение гласит: «Заговаривая о чем-то, ты теряешь нить».

Остальные школы восточного мистицизма не столь категоричны, но в их основе тоже лежит непосредственный мистический опыт. Даже мистики, которые участвуют в сложных дискуссиях, не рассматривают разум как источник знания, используя его лишь для анализа и толкования личного мистического опыта. Поскольку последний служит основой всех знаний, восточные традиции характеризуются сильной эмпирической ориентацией, которая всегда подчеркивается их адептами. Например, Дайсэцу Судзуки [17]

утверждает, что личный опыт – основа буддийской философии. В этом смысле буддизм – радикальный эмпиризм или экспериментализм, даже если просветление рассматривается с диалектической точки зрения [18] .

17

Дайсэцу Судзуки (1870–1966) – известный японский буддолог, философ, психолог, один из ведущих популяризаторов дзен-буддизма. Профессор философии Университета Отани в Киото. Член Японской академии наук и Теософского общества Адьяр. Прим. перев.

18

Судзуки Д. Т. Основные принципы буддизма махаяны. СПб.: Наука, 2002.

Джозеф Нидэм [19] неоднократно подчеркивал важность эмпирического подхода даосов в своей работе «Наука и цивилизация в Китае» и утверждал, что именно такое отношение к личному опыту сделало даосизм основой развития китайской науки и техники. Ранние даосские философы, по Нидэму, «удалялись в глушь, в леса и горы, чтобы медитировать о Порядке Природы и наблюдать ее несметные проявления» [20] . Тот же дух отражается в дзенских строфах: «Тот, кто хочет постичь значение природы Будды, должен наблюдать за соотношениями времен года, связями причин и следствий» [21] .

19

Джозеф Нидэм (1900–1995) – британский ученый-биохимик и эмбриолог, синолог, известный исследованиями традиционной китайской цивилизации и её науки. Профессор и почетный член множества университетов мира, почетный советник ЮНЕСКО, иностранный член Академии наук Китая. Прим. перев.

20

Needham J., Судзуки Д. Т. Основные принципы буддизма махаяны. СПб.: Наука, 2002, vol. II, p. 33.

21

Миура И., Сасаки Р. Ф. Коаны дзен. СПб.: Наука, 2006.

И в восточном мистицизме, и в физике знание основано на опыте – личном или научном. Природа мистического опыта усиливает сходство. В восточных традициях он описывается как непосредственное прозрение вне области интеллекта и достижимое скорее при помощи созерцания, чем размышлений, взгляда внутрь, наблюдения.

Такое представление о созерцании отражается в даосском названии храмов – «гуань», которое первоначально означало «смотреть». Даосы рассматривали свои храмы как места для созерцания. В чань-буддизме, китайском варианте дзен-буддизма, просветление часто называется «видением Дао», а созерцание расценивается во всех буддийских школах как основа знания. Первый шаг Восьмеричного Пути, идти которым к самореализации рекомендовал Будда, – правильное созерцание, за которым следует правильное знание. Дайсэцу Судзуки утверждает, что созерцание – основа знаний для буддистов, равная просветлению, и буддистская философия призывает воспринимать реальность «как есть» [22] .

22

Судзуки Д. Т. Основные принципы буддизма махаяны. СПб.: Наука, 2002.

Это напоминает мне о Доне Хуане, маге из племени яки, который говорит: «Мое пристрастие – видеть… поскольку только посредством созерцания может просвещенный человек приобретать знание» [23] .

Здесь следует оговориться: не стоит слишком буквально воспринимать упор на созерцание в мистических традициях. Мистицизм не относится к миру чувственного восприятия. «Созерцание» может включать и зрительные образы, но не только их. Это по сути не чувственное восприятие реальности. Восточные мистики хотят подчеркнуть эмпирический характер своего знания. Такой подход напоминает о важности наблюдения в науке и создает почву для сравнения. Стадия экспериментов в исследовании, очевидно, соответствует «прозрению» восточного мистика, а научные модели и теории – способам его интерпретации.

23

Кастанеда К. Отдельная реальность. М.: София, 2006.