Дао Кенгуру
Шрифт:
– Нет, я не забыла, просто ты не сказал заранее... О, черт, кто это на причале!?
– Это Голлум, – спокойно ответил пилот, – смело ставлю двадцать фунтов против хвоста селедки, что вчера на Тинтунге канадские «голубые каски» рассказывали тебе о нем.
– Да… – растерянно подтвердила Джоан, глядя на едва различимый серый силуэт некого двуногого худенького голого существа ростом с толкиеновского хоббита, с огромными глазами, кажется слегка люминесцирующими в темноте.
– А сейчас я вас познакомлю, – с этими словами Маккормак откинул фонарь кабины.
…
За полгода
– Aloha, дон Жерар. Представишь меня своей даме?
– Aloha, Голлум, – как ни в чем не бывало, ответил пилот, – знакомься, это Джоан Смит, американка, как бы, археолог. Джоан, знакомься, это Логан Спаун, 3D-дизайнер.
– Для друзей и красивых женщин просто Голлум, – добавил маленький гуманоид.
– Э… М-м… Я рада… Э… Голлум...
– Я тоже рад, Джоан. Ну, что, пойдем, устроим сингапурцам репетицию Хэллоуина?
Джоан Смит была слегка выбита из колеи, и не возражала, а двинулась вместе с двумя спутниками по грунтовке на запад. Отсюда до Маленького Сингапура было не более полкилометра, и к середине пути у Джоан возник ряд мыслей. Допустим, что Маккормак позвонил Голлуму, пока она спала, так что Голлум их встретил. Но почему он называет Маккормака «дон Жерар»? Понятно, что Жерар, это креольский вариант имени Джерри, однако приставка «дон»... Это может значить, что Маккормак занимает видное место в «береговом братстве» Великой Кокаиновой тропы. Интересный расклад получается...
…
Это же время. Берег океана к западу от аэропорта Раротонга.
Полоса спокойной воды между узким пляжем и лениво бурлящей линией прибоя над неглубоко погруженным коралловым барьером, тянущимся в полста метрах от берега, серебрилась, отражая свет от двух источников: растущей луны и газосветных ламп над воротами Маленького Сингапура. У берега в этой полосе был припаркован летающий катамаран серого цвет, а на его крыле расположилась контрастно-черная человеческая фигура. Рядом с ее головой мерцал экран ноутбука. Все это отлично просматривалось с площадки контрольной вышки сбоку от ворот Маленького Сингапура.
– Чертова кочерга… – задумчиво произнес канадский лейтенант Шайни Дэфф, щелкнул зажигалкой, прикурил сигарету, и повторил, – …Чертова кочерга.
– Она не похожа на кочергу, – возразил майор Уоткин, – хорошо сложенная девушка.
– Я не про Виолету, а про ее учебу, – пояснил Дэфф, – я бы не смог решать контрольные по всякой там матфизике и химии пять часов подряд.
– Знаешь, Шайни, я тоже, потому-то мы с тобой пошли в армию, а не в университет.
– А Виолета куда пошла, если она суб-лейтенант коммандос?
Майор хмыкнул и потер щеку кулаком.
– Она инженер-стажер сборочного цеха, и параллельно учится в университете. Просто, сейчас у нее отпуск после военных сборов. Тут армия, как в Израиле, из резервистов.
–
– Шайни, я не понял, что ты сейчас сказал.
– А я и сам не очень понял, но объяснить попробую.
– Попробуй, Шайни, мне чертовски интересно то, о чем ты сейчас подумал.
– Тогда я попробую, – сказал лейтенант, – Вот, ты, Рич, сказал про Израиль. Там такая система: люди работают на гражданском производстве, а раз в год военные сборы, как призывная армия, только срок службы нарезан ломтиками. Там гражданские люди, но периодически правительство заставляют быть солдатами. А тут, в Меганезии, люди, в основном, боевики из всяких коммунистических кокаиновых армий…
– Шайни, – перебил майор, – знаешь, коммунизм и кокаин это, все же, разные вещи.
– Командир, я тебя прошу, не придирайся сейчас к таким мелочам, а то я собьюсь.
– Ладно, я не буду придираться, валяй дальше.
Лейтенант Дэфф постучал кулаком по ладони, чтобы сосредоточиться, и продолжил:
– Значит, нези, это, в основном боевики. Они пришли из разных мест вроде Мексики, Филиппин, или Вьетнама, завоевали почти всю Океанию, а что дальше? Дальше надо работать. Поэтому, они, в основном, в армии, только периодически правительство их призывает на гражданскую службу. Например, в сборочный цех, как Виолету. Но как получается, что она еще в университет пошла, и пять часов к ряду долбит науку…
– И как? – спросил Ричард Уоткин.
– Так, этого я как раз не понимаю.
– Значит, не понимаешь… – тут майор покивал головой, – … Скажи, Шайни, по-твоему, Виолета похожа на боевика из каких-нибудь «новых красных бригад»?
– Не очень похожа. Это и странно.
– Значит, по-твоему, она исключение, а остальные похожи?
– Вообще-то, нет, – признал лейтенант, – остальные, вроде, тоже исключения.
Майор Уоткин хмыкнул и развел руками.
– Тогда, Шайни, твоя теория ни к черту не годится.
– Да, наверное, не годится. А у тебя, Рич, есть про это теория?
– Есть. Но это не теория, а скорее ощущение.
– Поделишься? – нетерпеливо спросил лейтенант.
– Поделюсь. Знаешь, Шайни, по-моему, это не боевики, а хиппи.
– Кто-кто?
– Хиппи, – повторил майор Уоткин.
– Ты что, командир? Хиппи другие, в джинсах, с повязкой на лбу, мирные, никого не обижают. «Make love not war», знаешь? Вот, вернемся домой, ты съезди в Тофино, это недалеко от тебя, там община хиппи. От Ванкувера паром на остров, а дальше…
– Шайни, я знаю. Я там с Джуди познакомился.
– Что-что?
– Что слышал. Моя жена в юности была хиппи, поэтому я информирован.
– Вот, черт… – искренне удивился лейтенант Дэфф, – …Что, правда, она была хиппи?
– Правда, Шайни. И в Лантонской хартии есть фразы, почти в точности такие, какие я слышал от Джуди по поводу моей службы. Она и теперь иногда так говорит.
– Рич! – взмолился лейтенант, – Я ни черта не понял!
– Тогда слушай. У хиппи такая доктрина: человек должен быть свободным. Красота и свобода это одно и то же. Поступки достойного человека определяются стремлением оберегать свою свободу как величайшую ценность. Такие принципы идеальны, они – фундамент коммуны хиппи. Те, кто проводит в жизнь другие принципы – ошибаются.