Дар царицы Савской. Абиссинское заклинание
Шрифт:
Василиса с ужасом осознала, что так оно и есть, в свое время были они все прописаны в деревенском доме, она там и осталась, когда матери квартиру от работы дали. Сто лет назад это было, ей только-только восемнадцать исполнилось.
– Да она же в маразме, она ничего не соображает!
– И ничего подобного! Нотариус с ней разговаривал, она ему толково отвечала и собственноручно подпись поставила! Так что не ври тут, что она в маразме!
– Я в полицию буду жаловаться!
– Иди! – нагло заржал мужик. – У меня там
– Я в суд подам! Весь город узнает, что вы воры и мошенники!
– Да я тебя… – Мужик надвинулся на Василису, но Линка оттолкнула его.
– Иди отсюда по-хорошему!
– Я-то пойду! – Василиса от злости стала более проницательной и поняла, что этим двоим до суда дело доводить не с руки. – Но ты матери голову заморочила, что ей обещала? Что ухаживать за ней до смерти будешь? Так я ее сюда сегодня же приведу, сами с ней возиться станете, раз уж обещали!
– Это уж фиг, ты родная дочка, ты и возись! Вот что, – Линка понизила голос, – вот если принесешь мне сто тысяч, то я эту дарственную уничтожу. Не было ее. Или официально от квартиры откажусь.
– Сто тысяч? – ахнула Василиса. – Да где же я их возьму?
– Это уж меня не касается, а только так и будет. А если нет, то плевала я на твои суды! У меня документ имеется, а тебя там и слушать не станут! И пошла вон!
Тут мужик развернул Василису и легонько поддал сзади коленом, так что опомнилась она только на лестничной площадке. И побежала домой, не обращая внимания на изумленные взгляды встречных.
Дома мать каким-то образом добралась до платяного шкафа, хотя Василиса перед уходом всегда запирала его на ключ, достала оттуда постельное белье и сосредоточенно рвала на мелкие кусочки второй пододеяльник.
– Мама! – Василиса дернула его к себе, ветхая ткань расползлась, так что годна будет только на тряпки.
Василиса, однако, не расстроилась, ее волновало другое.
– Мама, посмотри сюда, что это такое? – Она положила на стол изрядно помятую копию дарственной.
– Не знаю, – мать равнодушно отвернулась.
– Посмотри! – приказала Василиса, на всякий случай отойдя подальше, поскольку ей хотелось схватить мать и хорошенько встряхнуть.
– Не вижу! – упиралась мать. – Очки дай!
Надев очки, она долго пялилась на лист бумаги.
– Что это? Пенсию прибавят? А на сколько? Каждый месяц или одноразово?
– Хватит придуриваться! – заорала Василиса срывающимся голосом. – Ты прекрасно знаешь, что это такое! Ты отдала свою квартиру этой заразе Линке! Вот просто так взяла ни с того ни с сего и подарила? Зачем, зачем ты это сделала?
Василиса все-таки не удержалась и встряхнула мать.
– Зачем? – Та с силой отпихнула ее руку. – Да чтобы тебе не досталась после моей смерти! Ты мне всю жизнь испоганила, всю старость! А до этого сколько из-за тебя позора приняла!
–
– Ненавижу тебя! – орала мать, не слушая. – Ты не дочь, а ехидна, моей смерти всегда хотела!
– Да мы же теперь с голоду умрем, мы же на те деньги жили! Мне придется идти на работу, а тебя сдам в психушку!
Мать злобно рассмеялась и выставила Василисе корявую фигу. И та поняла, что мать права, никуда ее не возьмут, там и одиноким старикам мест не хватает, а тут дочь родная имеется.
– Люди! – вдруг заорала мать. – Помогите! Она меня убивает! С ножом на меня идет!
А сама смотрит хитро так, злорадно.
И тогда Василиса ударила мать по щеке, чтобы не видеть больше этого выражения злорадной ненависти.
Мать замолчала и скорчилась на стуле испуганно, что ничуть не разжалобило Василису.
– Что делать? – спросила она себя.
И тут в голове всплыла икона. В самом деле, вот что ее спасет. Конечно, она сказала тетке, что пожертвует икону церкви, но сейчас явно не тот случай. Нужно продать икону, это поможет поправить дела. Заплатить Линке… Сколько она сказала? Сто тысяч? Иначе они с матерью умрут с голоду или же она, Василиса, просто повесится от тоски и безнадежности. Ничего, Бог простит!
В ювелирном магазине Паперного негромко звякнул дверной колокольчик.
Борис Семенович оторвался от изучения курса валют на московской бирже и увидел в дверях женщину неопределенного возраста, в длинной бесформенной юбке, трикотажной кофточке горчичного цвета и платочке оттенка «жуть зеленая». Женщина оглядывалась по сторонам с испуганным удивлением, как оглядывался бы обитатель тропических лесов Новой Гвинеи или таежной заимки Лыковых, случайно попав на гамбургскую компьютерную выставку.
– Дама, что вам угодно? – проговорил Паперный, решив прийти на помощь растерянной клиентке.
– Я… мне… да… – мялась та.
– Может быть, вы хотите купить нательный крестик? – предположил Борис Семенович, оценив внешний вид посетительницы. – У нас есть крестики на любой бюджет – серебряные, золотые… опять же, большой выбор цепочек…
– Нет, не то… крестик у меня, конечно, есть…
– Ну, тогда, может быть, образок… есть очень хорошие, с чернью, зернью, на перегородчатой эмали…
– Нет, не то…
Женщина взяла себя в руки и решительным шагом подошла к прилавку, перегнулась через него и страшным шепотом обратилась к Паперному:
– Мне ничего не нужно покупать… но у меня к вам дело, важное дело…
И тут Паперный узнал эту женщину.
Вообще, Козловск – город маленький, там почти все друг друга знают, и если Борис Семенович не сразу узнал эту посетительницу, то только потому, что она обладала на редкость невзрачной и непримечательной внешностью, и ее трудно было узнать, даже если вы только что с ней встретились.