Дар Дьявола
Шрифт:
16
Присев на корточки рядом с трупом девушки, детектив Рафаэла Карчарон взглянула на светящийся дисплей. Звонок со скрытого номера. Кто это – Рафаэла могла предположить с большой долей вероятности, только разве сейчас время для таких звонков? Она нажала на красную кнопочку, чтобы отклонить вызов, отключила сотовый и вернулась к осмотру: поскорее бы закончить!
Торопилась Карчарон по двум причинам. Первой и самой очевидной было то, что, если верить статистике и своему опыту, новое убийство не заставит себя долго ждать. А второй – то, что с недавних пор места преступлений стали опасными для отдельных полицейских. Картели, банды, эскадроны смерти,
Следователь отогнала мух, собравшихся пировать на лице мертвой девушки, и присмотрелась к ней. Смуглая, с большими карими глазами, молодая, хорошенькая, как и все остальные. Ей лет двадцать, может, чуть больше. Наверное, уже не девочка, а женщина, но едва-едва.
Как зовут жертву, Рафаэла понятия не имела, но уже знала, что с ней случилось. У всех убитых истории одинаковые, поэтому их шлейф и повергает в отчаяние. Девушка жила в бедном районе, работала на макиладоре, то есть на отверточном производстве, и была похищена после смены. В последнем Карчарон совершенно не сомневалась, потому что молодые женщины после заката из дома не выходят. Времена сейчас не те – слишком много крови, слишком много пропавших девушек, слишком много разбитых семей…
Но ведь работать надо, а после смены надо возвращаться домой. На отдельных фабриках работа начинается и заканчивается затемно. Служебные автобусы порой ездят нерегулярно или высаживают работников не у самого дома. На коротком отрезке между остановкой и домом женщин и похищают.
Уже смеркалось, когда Рафаэла добралась до пригородного поселка. Впереди желтый автобус, который некогда возил в школу американских детей, высадил отработавших смену женщин. Карчарон остановила машину у обочины, наблюдая, как работницы, разбившись на пары и тройки, двинулись по домам: оставался последний этап пути. Они брели мимо машины сотрудницы полиции, смертельно уставшие после двенадцати часов шитья или механической сборки за ничтожную часть жалованья, которое получала бы американка.
Автобус пропыхтел мимо машины Рафаэлы, чихая черным дымом. Детектив перевела дыхание. В паре сотен ярдов уже маячила цель – домишко из дерева и рифленого железа, некогда кричаще-желтый, но от времени выгоревший до горчичного оттенка.
Из всех служебных обязанностей Рафаэлы Карчарон эта казалась наихудшей. Еще в участке доброжелательный полицейский – по данным Рафаэлы, денег у картеля он еще не брал – вызывался поехать с ней. Тот полицейский был высок, привлекателен и обладал теплой улыбкой – в другое время в другом месте она с удовольствием согласилась бы. Но она сказала «нет», и это был самый разумный вариант. Зачем понапрасну обнадеживать человека: романы ей сейчас совершенно не нужны.
Прежде чем выйти из машины, Рафаэла проверила пистолет. А как иначе? Она ведь женщина ведь и оказалась одна в поселке затемно. По пути к нужному дому Карчарон прошла мимо тьендиты – мини-маркета, до потолка заваленного тяжелой нездоровой пищей, в бедных районах самой популярной – сплошь жирное да сладкое, чтобы набить пустой живот. Эту тьендиту, как и многие другие, устроили в свободной комнате. Пробили в стене прямоугольную брешь – получилась витрина. За прилавком сидел пожилой мужчина и наблюдал за Рафаэлой. Та поздоровалась, но продавец сделал вид, что не слышит, и начал разбирать ящик с развесными конфетами. У порога сотрудница полиции остановилась, набрала в легкие побольше воздуха, постучала и отступила на шаг. Где-то рядом по радио пели «Лос Тигрес дель Норте». Рафаэле нравилась эта группа. Пели они об обычной жизни, и о наркоторговцах тоже. Во многих их песнях торговцы «дурью» прославлялись, и Карчарон понимала почему. Раньше гангстеров считали покровителями своей территории и своих людей. Политики же не покровительствовали никому.
– Кто там? – спросил из-за двери женский голос.
– Сеньора Вальдес?
Дверь приоткрылась совсем чуть-чуть, и в щелку выглянула женщина средних лет с морщинистым от постоянной усталости лицом.
– Можно войти? – спросила Рафаэла. – У меня новости о вашей дочери.
Дверь закрылась, потом с нее со звоном сняли цепочку, и она открылась снова. Гостья попала в комнату с низким потолком, в которой стояли диван, журнальный столик и телевизор, работающий без звука. Рафаэла узнала пару звезд мыльных опер. Столик у дивана заполонили фотографии в рамках: стоило детективу взглянуть на него, и сердце у нее упало. На всех снимках была одна и та же девочка, отличались лишь фон и ее возраст. Вот она совсем крошка, в белом платье для первого причастия, а вот на пороге юности. Единственный ребенок…
Сеньора Вальдес схватила незнакомку за руку:
– Скажите, что с ней все в порядке!
Для таких ситуаций существует целый протокол: что сделать и что сказать. Но Карчарон в него не верила. Когда она арестовывала, допрашивала и пристреливала, то была копом, а в моменты вроде этого – прежде всего женщиной.
Рафаэла коснулась рук сеньоры Вальдес: ладони и кончики пальцев у той были покрыты мозолями, результатом многочасовых смен на фабрике.
– Сеньора, она с ангелами, – тихо произнесла следователь. – Мне очень жаль.
Женщина поникла, низко опустила голову и начала всхлипывать. Карчарон обняла ее, и они долго стояли рядом. Потом Рафаэла заговорила с хозяйкой мягко и ласково, как с маленьким ребенком. Что значит по-настоящему выплакаться, она поняла, лишь впервые выполнив подобное задание. Поначалу она была сдержанной и холодной, профессионалкой до мозга костей. Лишь потом ей стало ясно: проявлять человечность не зазорно. Раздавленного горем человека утешит хотя бы то, что он кому-то не безразличен.
Понемногу женщина успокоилась, но, когда она отлепилась от гостьи, ее опухшие глаза блестели от слез. По телевизору продолжалась мыльная опера: там красивые и богатые горевали из-за упущенного повышения по службе или супружеской измены. Сеньора Вальдес взглянула на фотографии убитой дочери, и в глазах у нее появилось нечто страшнее горя. Безнадежность. Она будоражила Рафаэлу больше, чем кровь или хаос. Дочь уходит из дома и не возвращается. Для Санта-Марии это обыденность.
– Отвезти вас к ней? – спросила Карчарон.
Осиротевшая мать огляделась по сторонам, разыскивая куртку. Рафаэла помогла ей одеться и повела на темную улицу.
17
Джен, мать Мелиссы, сидела у постели дочери, зажав четки в правой руке. Тревоги отпечатались на ее лице морщинами, недосыпание – отеками под глазами, но Тай видел, откуда раненая девушка унаследовала свою красоту. Джен не смыкала глаз, и он радовался, что ее так поддерживает вера.
Иногда Джонсон жалел, что не верует по-настоящему. Его мать была примерной прихожанкой, и ребенком Тай ходил с ней на воскресную мессу, слушал проповедника и, болтая ногами, мечтал о том, чтобы скорее вернуться домой и снять костюм, который мама заставляла надевать. По-настоящему религией он не проникся.
В палату скользнула медсестра – проверить, как Мелисса. Она коротко переговорила с миссис Уорнер, черкнула что-то в карте с историй болезни и вышла в коридор. Тут ее и настигли вопросы Тая: