Дар Юпитера
Шрифт:
— Прошу прощения у Советников, — извинился Манта. — Но меня волнует судьба моей подруги. Может, кто-нибудь скажет, что с ней?
— Твоей подруги? — резко спросил Советник. — Ты имеешь в виду женщину, чьей слабостью ты воспользовался, чтобы овладеть ею? Женщину, погибшего ребенка которой сейчас оплакивает все стадо?
— То самое стадо, которое едва не потеряло нескольких других детей из-за действий людей, — с горечью добавила Советница. — Эту женщину и это стадо ты называешь своими друзьями?
— Я не человек, — напряженным голосом ответил Манта. — А что до всего остального, я с охотой отдал бы свою жизнь, лишь бы этого не произошло.
— Однако ты пока еще жив, — заметил Советник. — В отличие от ее ребенка.
Манта хлестнул хвостом. Что он мог ответить на это?
— Расскажи обо всем, что ты делал сегодня, — сказал Латранесто.
Манта перевел на него взгляд. Глаза огромного Советника были прикованы к нему, и в их выражении Манте почудился намек на сочувствие.
Сочувствие? Или это было что-то другое?
— Как вы знаете, в прошлом люди много раз разговаривали со мной. Но о нападении они не сказали мне ни слова. Я приплыл сюда и увидел их машину с плененными детьми из своего бывшего стада. Когда я попытался остановить их, они подчинили себе мое тело и использовали меня, чтобы помешать Защитникам.
— Как им удалось подчинить тебя себе? — спросил Латранесто.
— Используя то, что во мне осталось от человека, — содрогнувшись от воспоминаний, ответил Манта. — Воздействуя на мои мысли и чувства. И я никак не мог освободиться, пока Драсни… пока она не предложила… — Его голос сошел на нет.
— Ты хочешь сказать, что это Драскани инициировала вашу близость? — возмутился Советник. — Как у тебя язык поворачивается говорить такие вещи?
— В особенности когда ее здесь нет и она не может опровергнуть твое утверждение? — Советница презрительно стеганула хвостом. — Тем самым ты лишь усугубляешь свое преступление…
— Прошу тебя, — оборвал ее Латранесто. — Продолжай, Манта.
Манта сделал глубокий вдох.
— Наша близость… Это было неправильно. Я понимал это тогда, понимаю и сейчас. Но в тот момент тело мое полностью контролировали люди, и я не мог ничему помешать.
— Как убедительно, — пробормотал Советник.
— Но потом, — решительно продолжал Манта, — после того… когда эмоции угасли, я обнаружил, что освободился от контроля людей. — Он вытянулся в полный рост. — И тогда я сделал все, что было в моих силах, чтобы помешать им и освободить детей.
— Рискуя собственной жизнью, — заметил Латранесто. — В конце концов, никакой гарантии не было, что вуука нападут не на тебя, а на человеческую машину.
Манта посмотрел ему в глаза. Может, Латранесто и впрямь на его стороне?
— Мне повезло, — сказал он.
— Тебе, может, и повезло, — проворчал Советник, — зато кое-кому из джанска нет. Не мог же ты рассчитывать, что все вуука бросятся к человеческой машине, привлеченные запахом твоей крови?
Манта вздрогнул.
— Да, мне сказали. Погибли четыре ребенка и Производительница. — Он посмотрел прямо в глаза Советнику. — И я горюю о них.
— Твои чувства — не предмет этого расследования, Производитель Манта, — отрезал Советник. — Мы оцениваем твои действия.
— Однако действия Производителей часто связаны с их чувствами, — проворчал Латранесто. — И если чувства у него человеческие, можно ли рассчитывать, что он будет действовать как джанска?
И снова Латранесто выступал в роли скорее его адвоката, чем судьи.
— Как мне кажется, мои чувства больше не человеческие, — твердо заявил Манта. — Теперь я стал настоящим джанска.
— Неужели? — со странной напряженностью в голосе воскликнула Советница. — Ладно, эмоции у тебя джанска, ты говоришь. А как насчет мыслей? С этой точки зрения ты тоже настоящий джанска?
— Не знаю, — честно признался Манта. — Не знаю, какие мои мысли человеческие, а какие джанска. Могу лишь сказать в свою защиту, что я рисковал жизнью, защищая детей джанска.
— Ты уже не первый раз пытаешься защищать других, — напомнил ему Латранесто, — утверждая, что такова характерная особенность людей. Значит, в своих мыслях и желаниях ты по-прежнему человек.
Манта почувствовал, что горло у него перехватило, как будто ему нанесли удар под дых. Он только что думал, что Латранесто на его стороне, а теперь неожиданно Советник повел себя так, будто думал, что во многом Манта все еще человек, а человек — существо опасное.
— Желание защищать свойственно некоторым людям, — сказал Манта. — Но не всем. Кроме того, разве не то же самое движет Защитниками джанска?
— Защитниками — да, — согласилась Советница. — Но ты-то Производитель.
— Это доказательство не вызывает сомнений, — заявил Латранесто. — Я убежден, что рассуждает он как человек. Конечно, ни один джанска не додумался бы до того, чтобы защитить наших детей так, как он это сделал. — Латранесто дернул хвостом. — По моему мнению, это всегда будет частью его.
— Возможно, — сказала Советница.
— Нет, — твердо возразил Советник. — Я утверждаю, что он джанска. С искажениями и отклонениями, но тем не менее джанска. И как таковой…
— Хватит, — прервал его Латранесто. — Допрос окончен.
Все трое отплыли на некоторое расстояние и, паря нос к носу, негромко заговорили между собой. Манта поглядывал на них, чувствуя себя ужасно усталым: плавники, казалось, налились такой тяжестью, будто на каждом из них висело по паре Юношей. Он хотел одного — так или иначе покончить со всем этим.